— Ну вот… сидит тут и яблоки жрет, — толкнул брата в бок тоже проснувшийся Алкид. — Вроде так и надо. Ты зачем нас убить хотел, обжора?!
— Да, зачем? — присоединился Ификл, протирая глаза.
— А зачем ты первый на меня напал? — в тон близнецам ответил Гермий, для ясности ткнув пальцем в Алкида.
— Я?! — искренне изумился Алкид. — Чего ты врешь? Ты сам — первый…
— Нет, ты вправду на него напал, — не поддержал брата честный Ификл. — Приступ у тебя был. Ты ему головой в живот как дал! Пустышку аж скрутило…
— Не помню, — угрюмо буркнул Алкид. — А жаль!
— Ну ладно, Алкид первый, — Ификл нетерпеливо махнул рукой. — Так ведь и ты его тоже здорово кинул! А убивать-то за что?! Вот меня — меня ты за что убить хотел?
— Тебя? — в свою очередь удивился Гермий, садясь на край бадьи. — Тебя я и пальцем бы не тронул! Алкида — да… ну, погорячился — уж очень больно было! Разозлился я…
— Да, ты хотел убить Алкида, — Ификл, смешной и взъерошенный, о чем-то напряженно думал, но мысль ускользала, и слова давались мальчику с трудом. — Конечно, Алкид… а потом ты начал убивать Алкида — и меня! То есть…
Он совсем запутался, замолчал — и вдруг лицо его просветлело. Видимо, Ификлу наконец удалось поймать нужную мысль и облечь ее в более или менее связные слова.
— То есть мне было все равно, кого из нас ты будешь убивать! — выпалил он. — Хоть Алкида, хоть меня — все равно МЕНЯ! И я очень захотел убить тебя первым… Ну, за двоих захотел — за себя и за Алкида!
Ификл просиял, вспомнив, как он один захотел за двоих убить негодяя Пустышку.
— А здорово я тебя тогда камнем треснул! — уже более миролюбиво закончил он.
Хирон незаметно для Гермия показал Ификлу оттопыренный большой палец — дескать, еще как здорово!
— Жалко, я не видел, — хлюпнул носом Алкид, тоже постепенно успокаиваясь.
— Зато ты такую дубину выломал! — поспешил утешить его Гермий. — Если б ты меня ею огрел, я б сразу в Аид провалился!
— Какую дубину? — живо заинтересовался Алкид.
— А вон такую примерно, — Гермий высунулся из пещеры, огляделся и, подозвав Алкида, указал ему на росший неподалеку орешник. — Видишь крайний ствол?
Алкид с сомнением посмотрел на орешник, потом на Пустышку — явно подозревая, что тот попросту врет — и снова перевел взгляд на указанный ствол.
— Сломал, — подтвердил Ификл. — Я сам видел.
— Не помню, — в очередной раз пробормотал Алкид, выбрался из пещеры и попытался сломать орех, упершись в него коленом и изо всех сил дергая ствол обеими руками.
Разумеется, дерево и не думало ломаться.
— Врете, — уверенно заявил Алкид. — Все врете: и Пустышка, и ты, Ификл, и этот… лошадядя.
Тут он с удивлением огляделся по сторонам и без всякого перехода добавил:
— Где это мы? Ой, я раньше спросить хотел… и заснул.
— У меня. На Пелионе, — подал голос молчавший до того Хирон.
— На Пелионе? — глаза мальчишки округлились. — А ты чего тогда — мудрый кентавр Хирон?! Мы ж у тебя на спине катались…
— Насчет «мудрого» не знаю, — улыбнулся кентавр, — но зовут меня Хироном.
— А… как мы сюда попали? Это же от Фив…
— Пустышка притащил, — проворчал Ификл.
— Ничего не помню! — искренне огорчился Алкид. — А как он нас сюда тащил? За шиворот, что ли? Мы что, месяц шли?!
— Какой там месяц, — вздохнул Ификл. — За пояс, говорит, держись… три шага сделали — и тут.
— Ну да! Пустышка, как это у тебя получилось? И с яблоком…
— Да вы хоть знаете, кто он такой, ваш приятель? — вмешался Хирон, напуская на себя притворную строгость.
— Знаем! — хором ответили близнецы. — Пустышка! Врун и…
— И предатель, — не удержался Ификл, но в голосе его уже не было прежней злости.
— Правильно. А еще он бог, — негромко, но так, что все разом присмирели и замолчали, бросил кентавр. — Бог Гермес, один из Семьи… э-э… из Олимпийцев. Между прочим, парни, ваш родственник. Как и я. Дальний, правда.
— У нас в роду Пустышек не было! — запальчиво выкрикнул Алкид, еще не успевший до конца осмыслить то, что сообщил Хирон.
— И лошадей тоже, — тихо добавил Ификл.
— А прадед ваш, герои, кто был?
— Персей! — гордо ответили братья в один голос.
— А отцом Персея кто был?
— Зевс-Громовержец, — тоном тише произнесли близнецы. — Кронид.
— Так ведь и я Кронид! И Зевс — мой сводный брат, а заодно отец вот этого… — Хирон указал на приосанившегося Гермия («Вот этого?!» — недоверчиво ахнул Ификл, Алкид же просто показал Пустышке язык). — Так что независимо от того, герои, кого вы считаете своим отцом…
— Наш папа — Амфитрион!
— Хорошо, Амфитрион, я же не спорю, — еле заметно усмехнулся кентавр. — Но в любом случае мы родственники. Хотите вы этого или нет.
Близнецы переглянулись.
— Ну ты — еще ладно, — милостиво разрешил Алкид Хирону считаться их родственником. — А вот этот…
— Нет у нас таких родственников, чтобы маленьких обижали! — базапелляционно закончил за брата Ификл. — Да и вообще — какой из него Гермес?! Грязнуля и прохиндей! И этот… как его? Ну, этот…
Гермий чуть не подпрыгнул, когда Ификл вспомнил наконец нужное слово — которое однажды подслушал у выпившего Автолика и потом повторил при маме, за что был нещадно порот Амфитрионом.
— Лукавый, покажи им, — еле сдержавшись, чтоб не рассмеяться, Хирон впервые назвал Гермия Лукавым.
И уставившиеся во все глаза на Пустышку близнецы увидели.
Они увидели, как сами собой исчезают грязные пятна с некогда нарядного хитона Гермия-Пустышки, как измятая ткань высыхает и разглаживается, быстро приобретая первозданный вид; а дырок теперь не нашел бы в ней и самый дотошный свидетель.
Они увидели, как неизменные, не знающие сносу Таларии
[30]
сами обуваются на Пустышкины ноги, трепеща призрачными крылышками, сливающимися в туманные полукружья; увидели, как их приятель-неприятель, смеясь, взлетает на локоть над полом и, вольно взмахнув руками, покидает пещеру. Снаружи Гермий проделал в воздухе несколько замысловатых фигур, и, когда он опустился, в руке Лукавого шипели две змеи, обвивающие невесть откуда взявшийся жезл-кадуцей — всем известный атрибут бога Гермеса, покровителя атлетов, путников, торговцев и воров.
Гермий рассеянно щелкнул змей по носу — и те исчезли вместе с жезлом.
— Достаточно? — осведомился Лукавый, подмигивая кентавру. — Или еще полетать?
