– Вот смеху-то будет, если там и правда кот, – хохотнул Илан. – Я озяб уже. Пошлите разберемся, а?
И они вернулись в дом. Марх снова запалил свечу от раздутых в топке угольков. Потянуло дымом из пролома. Все обступили черный прямоугольник, ведший в подпол.
– Дай-ка я, – сказал Рори.
Он лег у края и опустил руку с огоньком, следом просунул вихрастую голову.
– Кис-кис. Ты где, маленький? Кис-кис.
Кто-то ответил ему утробным воем. Марх вцепился в плечо здоровяка.
– Так и знал, – сказал Рори, поднимаясь. – И правда кошка! Окотилась она, вот и орала. Слышите, пищат?
Все прислушались.
– Дай посмотрю, – попросил Генхард, все еще не веря своим ушам.
Подпол оказался на удивление просторным, воняющим прелым тряпьем. Терялись во мраке деревянные подпорки, увешанные гирляндами паучьего кружева. В дальнем углу было что-то навалено. Тускло блестели присыпанные землей глиняные черепки. Облезлая рыжая кошка и ее новорожденный помет облюбовали ящик и пищали в нем на все голоса.
– Вот же проклятая! – выдохнул Генхард. – Чуть без сердца не оставила! Так бы и придушил!
– Я тебя сама тогда придушу!
Яни стукнула его кулаком по затылку.
– Ай! Зараза мелкая!
– Надо будет завтра осмотреть там все, – сказал Марх. – Вдруг что полезное найдем.
– Хоть бы бочку с солониной, – мечтательно облизнулся Дорри.
– Вот и ладненько, – выдохнул Илан. – Давайте закроем. Сквозняком оттуда несет.
Когда пол снова стал целым, все почувствовали, как сильно вымотались. Облепив теплое брюхо печи, словно котята бока рыжей мамки, они уснули крепким, спокойным сном.
* * *
Наутро все нашли себе занятие. Порченые немного привыкли к городу и уже не шарахались от людей, поэтому Генхард сказал, что теперь можно идти к усадьбе, где требуются плотники, и повел туда Илана с Рори. Дорриан возился неподалеку от двора: искал деревяшки на растопку. В доме остались только двое.
– Я сама полезу! – заявила Яни.
– Куда? В подпол, что ли? – нахмурился Марх, поднимая половицы. – Нечего делать. Тряпку в зубы и уборкой займись.
– У нас воды нет!
– Значит, сходи с Генхардом, когда вернется, поищи недырявое ведро!
– Я там внизу видела плошки всякие! Отмою, и будем из них есть!
– Так, иди сюда! – скомандовал Марх, похлопав рядом с собой.
Яни послушно села в указанное место, накручивая на палец конец тугой косички.
– Ты не Иремил, чтобы меня так поучать, – буркнула она, пряча раскосые глаза.
– Тебе зачем в подпол? – серьезно спросил Марх. – Кошку потискать? Она дикая, в руки не дастся. Кормить ее нечем. Да и сытая она наверняка, голубей жрет.
– Нет. – Яни помотала головой, подсела ближе и шепнула брату на ухо, хотя подслушивать было некому: – Дорри вчера сказал, что я плакса и трусиха. Я такой быть не хочу! Спущусь и сама там все уберу! И не испугаюсь!
Марх раздраженно цыкнул:
– Ох уж эти дети. А если там крысы дохлые?
– Нету их там! Там кошка!
– Ну смотри, девчонка! Если завизжишь, схлопочешь от меня, поняла?
– Поняла!
Марх осторожно опустил ее в проем, дал в руки зажженную свечу:
– Одна не пойдешь, я с тобой.
– Сама! – напыжилась Яни. – А ты следи! Это мое испытание на храбрость! Нельзя его портить! И никого не пускай, если придут! Ну пожалуйста, Марх!
– Да иди уже! Сопля ты приставучая. Осторожней только! Не грохнись!
– Не грохнусь. Тут все видно. В щелки между досками тоже свет падает, – успокоила его Яни дрожащим голоском.
Внизу царил холодный пыльный сумрак. Все кругом походило на мрачную чащу: со всех сторон Яни обступали стволы-подпорки, под ногами темнела земля, перемешанная с соломой. Девочка громко сопела и шмыгала курносым носом. Она любила жуков, но вот паутину терпеть не могла. Противная, липкая, она была здесь всюду. Свешивалась с балок бахромой, тонкими платочками крепилась к стенам. Местами белая, а местами грязно-серого цвета. Только задень краешком одежды – пристанет намертво, не ототрешь.
Кошка зашипела, стоило Яни подойти. По совету Марха девочка старалась держаться от ящика подальше. Она миновала его и двинулась к бесформенной куче в углу.
– Ну что? Там ведьма мертвая лежит? – хмыкнул брат.
– Дурак! Мне же страшно!
– Тогда вылезай!
Яни напыжилась и сделала еще пару шажков. Свеча в руке тряслась. Горячие капли обжигали ладонь.
– Давай скорей! Всю свечу спалишь! У нас и так светить нечем!
Девочка собралась с духом, потянулась к куску материи и дернула его. В руке остался клочок расползшейся ткани. Она была до того старая и прелая, что крошилась от одного прикосновения.
– Нашла что-нибудь? – спросил Марх.
– Тут какие-то горшки, тряпки. Мешки с опилками. Одеяло из лоскутков. Ой! Кружка жестяная и чашка! Тут как будто… Как будто кто-то тут раньше спал. И ел.
– Ничего больше нету?
– Пара бочек. Пустые. И еще… – На последнем слове голос у Яни задрожал.
– Что? – заволновался Марх.
– Она целую кучу птичек слопала, кошка эта! – силясь сдержать слезы, выдавила Яни.
Марх поднял ее вместе с посудой и долго неуклюже утешал. Девочка сидела на полу, обнимая брата, и ревела от всего и сразу. В таком виде их застал Генхард, и радости на его чумазом лице резко поубавилось.
– Ты смотри! На полчаса оставишь, а они уже обжимаются тут посередь бела дня, бесстыдники! – проворчал вороненок, как старая бабка, уличившая целующихся под деревом голубков.
– Ты что несешь, бестолочь? – процедил сквозь зубы Марх, похлопывая Яни по спине, а сам вспомнил, как еще пару тридов назад бросал такие же словечки, когда кто-нибудь лез к Сиине.
Генхард что-то сердито пробубнил и стал раскладывать на подоконнике улов: пару деревянных ложек, цветочный горшок с отколотым краем и ворох отчасти пригодного хлама, рассованного по карманам. Яни перестала всхлипывать, подбежала к нему и показала находки. Вороненок оживился, деловито осмотрел их и неожиданно отколупал прилипшее ко дну бокала украшение.
– Ого! – засияла Яни, тут же забыв о слезах. – Это же брошка! Брошка, да?
– И точно! Слушай, а мне кажется, я знаю, откуда она тут взялась! – выпалил Генхард. – Эта старуха, которая мать Фимонова, держала в подполе порченую! А чтобы к ней лишний раз не ходили и не узнали про это, притворялась перед горожанами ведьмой. А когда она умирала, то велела порченой пугать новых жильцов, потому что тут где-нибудь старухин клад лежал. А порченую обещала проклясть, если та не будет золото охранять. Та сначала слушалась с перепугу, а потом плюнула на все, клад откопала и ушла.
