Цу-Дхо открыл рот и закрыл, не в силах ничего сказать.
* * *
Материк Руссива, княжество Росина, Березовая роща близ Взрылева улуса
[11],
7-й девес
[12] 1019 г. от р. ч. с.
По капле таяла десятая свеча, наступал день летнего солнцестояния. Василь должен был вот-вот прийти и забрать Олью из наглухо закрытой башни-темницы, где она провела в молитвах благодатной Природе целые сутки. В это время открывать окна и двери было нельзя, поэтому девушка не знала, что творится снаружи. Может, полыхнул рассвет, а может, ночь все еще тянула по небу звездное покрывало.
Для невесты жизнь замерла на долгие часы, в которые не оставалось ничего важнее покаяния. Неподалеку стояли, ожидая Василя, отец и старший брат – вдруг какой-нибудь разбойник решит потревожить новобрачную. Но Олье и без них не было страшно. Ей разрешили взять с собой Морошку, чтобы последние дни перед замужеством они провели вместе.
Рысь играючи привстала и протянула большую мягкую лапу к Ольиному лицу.
– Ах ты разбойница, – весело шепнула девушка, перехватив ее. – Нет уж, давай сегодня без этого, а то испортишь мне наряд. Ты погляди, какие у меня свадебные гребни! Видела такие хоть в одном улусе? Знаешь, из чего? Это вот ракушки белые, а это черные агаты под мои глаза. Красотища, да? Да? Да, моя хорошая? – Олья повалила рысь на спину и потрепала за ухом. – Василь аж в Столичье за ними ездил. Ни у одной девицы в округе таких нету.
Рысь покаталась с боку на бок, требуя, чтобы ей почесали пузо, но невеста уже позабыла о ней, коснувшись головного убора. У нее была та же прическа, что и всегда – две тугие смольные косы, закрученные в спирали над ушами. Но сегодня их опоясывали круглые гребни, и платье на Олье было не обычное льняное с серым пояском, а огненно-красное, как восходящее солнце. В жизни невесты наступал рассвет, где она рождалась заново – женой и будущей матерью.
Рысь глухо заурчала, недовольная задумчивостью хозяйки, и ткнулась ей в ладонь.
– Эх, Морошка, мурлыка моя, – вздохнула Олья, гладя игривую питомицу, норовившую куснуть ее за оборчатый рукав. – Завтра уже будем мы с тобой отдельные. Ну, чего смотришь, глазюками сверкаешь? Иди сюда, Морошка-замарашка, где ты опять в пыли так извалялась, а?
Олья нашла Морошку рысенком. В зарослях огненной ягоды, возле тела матери, задранной не то волком, не то медведем. Взяла домой и стала выхаживать. Морошка маленькая и Олья небольшая. Весело им вместе. За год котенок вымахал в крупную самку размером с собаку и всюду неотступно следовал за Ольей и ее псами. Вместе они гоняли домой коров с пастбищ, вместе учились плавать и охотились на куропаток. Соседи дивились на ручную рысь и прятали от нее кур, но Морошка позарилась на них только однажды и после хорошего урока в птичник не совалась.
– Как долго, а, замучилась ждать, – шепнула Олья, потягиваясь, и вздрогнула, когда потухла свеча. – Ох! Темнота какая. Уже и десятая прогорела. Значит, скоро. Вот-вот уже. Эй, Морошка, слышишь что-нибудь? Идет или нет? А давай посмотрим, кто его скорее заметит, а? А? А, забияка? Ну, хватит, не кусайся.
Олья наклонилась и стала бодаться с рысью. Морошка любила так делать и замурчала, совсем как домашняя кошка.
– Теперь тихо сиди и не мешайся, а я посмотрю, где он там, – сказала Олья, подворачивая рукава.
Она начала негромко бормотать главную молитву Взрылева улуса, вторя словам плавными движениями ладоней и раскачиваясь вперед-назад.
– Реки твои – вены мои. Скалы твои – ступни мои. Лава твоя – сердце мое. И живое тобою живет, а что мертво – сохранно в недрах твоих…
У каждого росинского улуса молитва Природе была своя. Ее сочиняли, придавая большое значение особенностям местности и животным, обитающим в округе.
Олья родилась на севере, почти на границе с Мерзлыми скалами, где жили племена узкоглазых оннинов. В детстве ее поддразнивали за черные волосы, говоря, что отец ей вовсе не отец и что Ольина мамка, должно быть, бегала ее сделать к какому-нибудь оннину.
Все шутки, издевки и дразнилки закончились, как только девочка подросла и принялась вешать болтунам таких тумаков, что не каждый парнишка отсыплет. А уж когда она по-девичьи округлилась, сделалась статной и ладной, женихи со всей округи начали сохнуть по неприступной красавице.
Олья обид им не прощала и всюду ходила с Морошкой, но однажды в улус приехали торговые обозы с Мерзлых скал, а в одном из них Василь – широкоплечий коренастый парень-оннин. Как Олья, темноглазый и белозубый, с хитрым прищуром и безо всякого страха. Ни Морошки не побоялся, ни взглядов косых. Познакомился с Ольей однажды и стал частенько наведываться в их улус.
Местные ребята били его, и не раз, но он никогда не отступал и в драке был силен. Тогда они решили проучить его серьезно, но тут уж Олья не выдержала и натравила на разбойников Морошку. Так и началась их с Василем дружба, а через год обернулась свадьбой.
Василя отпустили жить в Росину. Снабдили шкурами, моржовым усом, китовым жиром. Словом, тем, что могла дать суровая земля Мерзлых скал и воды Бескрайнего океана. На все это он купил небольшую хибару в стороне от Ольиного улуса, чтобы их не донимали сплетники, и посватался к родителям избранницы. Они были рады и зятю-чужаку. Уж больно разборчивой Олья выросла, всем давала от ворот поворот, и только Василь сумел ее чем-то зацепить, а потом удержать.
Показал он себя простым и серьезным, знал, чего хочет и как это заработать. Спокойно с ним было и хорошо, поэтому Олья нисколечко не печалилась из дома уходить. Только Морошку жалела, но тут уж ничего не поделать. Рысь могла приревновать к младенцу, когда он появится, да и как подружиться с соседями, если по двору у тебя гуляет хищная дикая кошка?
Сдалась горделивая красавица Василю, но одного не знал он про нее. И никто в улусе и во всем мире не догадывался, что не из-за обиды Олья сторонилась женихов и бегала не на танцульки, а по лесу с собаками да Морошкой. Она родилась ведой – колдуньей, способной пойти против Матери-Природы.
Вед и ведунов одинаково боялись и росины, и оннины. Тех, кто подчинял стихии с помощью ворожбы, убивали без жалости, ибо они могли навлечь на селения мор и голод. Природа не терпела, когда человек посягал на ее величие.
Олья рано поняла, что в ней спит проклятие веды, но она любила эту свою особенность всей душой и не понимала злых слов, сопровождавших рассказы о колдунах и колдуньях. Она не делала ничего плохого. Просто слышала и видела больше, чем остальные. Чувствовала мир внутри и снаружи. Замечала самые тонкие изменения вокруг. Для нее молитва Природе была не только заговором от беды. Так она настраивалась на переход в «глубину», с помощью которой получалось на мгновение слиться с миром и стать его частью. И тогда вены обращались реками, сердце билось подобно толчкам вулкана Взрыля, а легкие чувствовали все ветра.
