Утром в пятницу 16 ноября Льюис послал отцу еще одну отчаянную телеграмму. Его отправляют во Францию, он отплывает уже завтра днем. Он хотел понять, успеет ли отец повидаться с ним до отъезда. Но Альберт Льюис не давал ответа, словно те небеса, о молчании которых вопияли стихи Льюиса. В итоге Льюис отбыл во Францию, так и не попрощавшись с отцом. Уровень потерь среди неопытных младших офицеров был чудовищный, Льюис вполне мог не вернуться. И то, что Льюис-старший не осознал важности этого критического момента, нисколько не улучшило без того далеких от спокойствия отношений между отцом и сыном. Некоторые даже считают, что это и был окончательный разрыв.
17 ноября Льюис отплыл из Саутгемптона в Гавр (Нормандия), в свой полк. Как раз в свой день рождения (ему исполнилось 19 лет) Льюис оказался один, без друзей, в окопах под Монши-ле-Пре, к востоку от французского города Арраса, поблизости от бельгийской границы. Альберт Льюис тем временем вновь пытался перевести сына в артиллерию, но ему объяснили, что хлопотать о переводе вправе только сам военнослужащий, и для этого ему понадобится письменное разрешение командира
[156]. В письме из того, что Льюис называет «довольно сильно разрушенный город где-то за линией фронта», молодой человек отказался следовать этой инструкции
[157]. Лучше уж остаться в своем пехотном полку.
Хотя письмо от 13 декабря представляет дело так, словно Льюис пребывает в безопасности за линией фронта, в реальности все было иначе. Он уже находился в окопах, хотя в переписке с отцом умалчивал об этом обстоятельстве вплоть до 4 января 1918 года — вероятно, чтобы не причинять отцу лишнего беспокойства. И даже потом он старался, как мог, преуменьшить угрозу. Опасности он-де подвергался только однажды — снаряд упал рядом, и то когда он был в туалете
[158].
Немногочисленные упоминания об ужасах окопной войны у Льюиса подтверждают и объективную реальность этого кошмара («распластанные снарядом люди, обрубки, все еще шевелившиеся, словно раздавленный червяк, сидящие и стоящие трупы, грязная голая земля»), и его способность дистанцироваться от этих картин: война «словно померкла в моей памяти… Это слишком чуждо всему жизненному опыту»
[159]. Возможно, это самая характерная особенность того «договора с реальностью», что заключил Льюис: формирование границы, барьера, защищавшего Льюиса от таких жутких образов, как «распластанные снарядом люди», и позволявшего жить дальше, словно все эти ужасы были испытаны кем-то другим. Льюис свивал вокруг себя кокон, изолируя свои мысли от гниющих трупов и технологий разрушения. Мир можно было удержать на расстоянии — лучше всего это удавалось с помощью книг, предоставив словам и мыслям других людей встать щитом между читателем и тем, что творилось вокруг.
Личный опыт участника самой технологической и обезличенной войны был отфильтрован и пропущен через призму литературы. Для Льюиса книги были и связью с тем, что запомнилось (пусть и сентиментально преувеличенно) как блаженство утраченного прошлого, и целебным бальзамом от травм и безнадежности настоящего. Несколько месяцев спустя он писал Артуру Гривзу: он с тоской оглядывается на те счастливые дни, когда сидел посреди своей «маленькой библиотеки и перебирал книгу за книгой»
[160]. Эти дни, с нескрываемой печалью пишет он, канули в Лету.
Клемент Эттли, студент Университи-колледжа, впоследствии премьер-министр, унимал разгулявшиеся под бомбежкой нервы, представляя себе прогулку по Оксфорду
[161]. Льюис с той же целью погружался в книги. И на военной службе во Франции он не только читал — хотя читал он с жадностью: он также продолжал писать стихи. В цикл «Плененные духи» входит ряд стихотворений, которые отражают переживаемые воочию реалии войны, например, «Французский ноктюрн (Монши-ле-Пре)». Льюис обнаружил, что успокоиться и адаптироваться к реальности помогает не только чтение, но и попытка выразить свои чувства собственными словами. Как будто ментальный процесс составления фраз и строк унимал и смирял те самые переживания, которые служили источником вдохновения. Однажды он доверительно посоветовал Артуру Гривзу: «Когда сыт жизнью по горло, берись за перо: чернила, как я давно установил, — лучшее лекарство от всех человеческих бед»
[162].
Большую часть февраля 1918 года Льюис провел в военном госпитале № 10 в Ле-Трепоре, недалеко от Дьеппа, на французском берегу Ла-Манша. Как и многие сотоварищи, он пал жертвой «окопной лихорадки», P. O. U., как ее часто обозначали, то есть «лихорадка неизвестного происхождения» — разносчиками ее считались вши. В письмах отцу Льюис вспоминал то счастливое время, когда с матерью и братом отдыхал в Берневаль-ле-Гран под Дьеппом, всего в 29 километрах от этого госпиталя, — это было в 1907 году
[163]. Письма Гривзу того же времени полны сообщений о книгах, которые он читал или собирался прочесть, — например, биографию Бенвенуто Челлини. Если боги будут к нему добры, мечтал Льюис, то ниспошлют рецидив и он задержится в больнице. Впрочем, мрачно замечает он, боги ему враждебны — и трудно их за это упрекать, учитывая, как он сам к ним относится
[164]. Неделю спустя Льюиса выписали из госпиталя. Его батальон тем временем отвели с линии огня для переобучения в Ванкетен, где новобранцы отрабатывали тактику передвижения «групповыми перебежками», готовясь к запланированному большому наступлению. 19 марта батальон возвратился на передовую под Фампу возле Арраса.
Ранен в бою: наступление на Риес дю Винаж. Апрель 1918 года
В дневниках Артура Гривза в марте — апреле 1918 года часто заходит речь о его одиночестве и тревоге за Льюиса. «Я молю Бога сохранить моего друга. Не знаю, как я буду без него»
[165]. 11 апреля Гривз приводит содержание письма, только что полученного от миссис Мур: ее «дорогой сын» был «убит»
[166]. Гривз вне себя от скорби по Пэдди Муру и усиливающегося страха за жизнь своего ближайшего друга. Два дня спустя он поверяет дневнику свои надежды: «Если б только Джека ранили. Он в руках Божьих, и я полагаюсь на Него: пусть сохранит его живым»
[167]. В отчаянии Гривз смеет уповать лишь на то, что Льюис получит достаточно тяжелую рану, чтобы его эвакуировали с передовой, а то и вернули бы домой, в Англию. В итоге именно так все и произошло.
