Не следует забывать: Льюис был разлучен с матерью смертью, а с отцом и братом — неудачным (пусть отец и поступил так из лучших побуждений) решением отправить его в закрытую английскую школу. В 1951 году британский психолог Джон Боулби (1907–1990) представил Всемирной организации здравоохранения исследование, рассматривающее проблемы с душевным здоровьем у детей, чьи семьи разорила война. Главный вывод: детский опыт отношений играет ключевую роль в психологическом развитии личности
[225]. Боулби создал термин «надежная база» — имея в детстве такую базу, ребенок учится справляться с вызовами жизни, развивает самостоятельность и достигает эмоциональной зрелости. Но это исследование появилось слишком поздно, чтобы исправить принятые Альбертом Льюисом решения. В раннем детстве у Льюиса такая «надежная база» очевидно была, но смерть матери и вынужденное пребывание в интернате ее разрушили.
Слова, которыми Льюис описывает в «Настигнут радостью» последствия утраты, заслуживают пристального внимания: «Уцелели острова; великий материк ушел на дно, подобно Атлантиде»
[226]. Льюис прибегает к этим географическим образам, передавая свое эмоциональное состояние — утрату стабильности и безопасности и неизбежные следствия такой утраты: тоску по утраченному и мечту вновь обрести его в будущем. Он был подобен моряку, обреченному бороздить под парусом океан, нигде не находя надежного, постоянного пристанища. Тексты, написанные Льюисом в 1920-х, убедительно доказывают, что созданная миссис Мур необычная семья стала для него надежной базой. Миссис Мур обеспечила молодому человеку эмоциональную поддержку и ободряла его, когда он искал работу и должен был как-то пережить первые неудачи на этом пути. Но что правда, то правда — интеллектуалкой она не была и не могла разделить его академические интересы. Этим, вероятно, объясняется то притяжение, которое Льюис впоследствии будет испытывать к умным женщинам, способным писать серьезные книги. Но, по-видимому, миссис Мур обеспечила Льюиса тем, в чем он нуждался в пору становления своей академической карьеры.
Что еще более очевидно — она предоставила ему готовую семью. Дневники Льюиса в период с 1922 по 1925 год показывают, как складывается устойчивое и надежное семейное окружение, то, что Льюис утратил со смертью матери и отъездом из «Маленького Ли». Морин стала его сестрой, и он чувствовал себя ее братом. О Морин часто забывают, рассуждая о развитии Льюиса в студенческие годы и после, но в его дневниках ей воздается больше, чем многие догадываются.
Правда и то, что Льюису приходилось исполнять всякого рода домашние поручения, бегать в магазин за маргарином, забирать сумочку миссис Мур, забытую на автобусной остановке, или без промедления чинить карниз, обвалившийся в ее спальне. Но он был единственным мужчиной в доме и, как кажется, охотно нес свою долю общих забот, не менее других заинтересованный в том, чтобы общая жизнь шла гладко. Эти поручения кто-то должен был исполнять — вот Льюис и делал это. К тому же со временем он стал понимать их как часть традиции «рыцарской любви», благородного кодекса чести, который обязывал молодого человека «покорно удовлетворять малейшие прихоти дамы» и пройти сквозь жар и холод по повелению своей госпожи
[227]. Таким образом домашние дела наполнялись смыслом и достоинством, как благородные примеры «куртуазного ухаживания».
Благодаря миссис Мур расширился и круг общения Льюиса. Она была чуть ли не слишком гостеприимна, регулярно приглашала к ужину родных и друзей. Льюис начал приобретать те навыки отношений и тот эмоциональный интеллект, которые у него вряд ли появились бы, останься он взаперти в стенах Университи-колледжа. Он сам первый признавал, что его круг друзей был слишком узок. «Я склонен считать свой собственный круг, состоящий в основном из интересующихся литературой джентльменов, центральным, нормальным и представительным», — сообщал он отцу
[228]. Пока Льюис готовился к финальному экзамену по классическим предметам, друзей у него особо не прибавилось; более того, он стяжал прозвище «тяжелый Льюис»
[229], потому что студенты считали, что он неуклюж в попытках сблизиться с товарищами. (Нелестное прозвище, возможно, обыгрывает название легкого пулемета Льюиса, использовавшегося в Великой войне.) Способность выстраивать отношения с людьми появилась у Льюиса сравнительно поздно, и ею он более обязан кругу миссис Мур, чем своему собственному.
В дом Муров регулярно заглядывали и подруги Морин из школы Хидингтон. Одна из них, Мэри Уиблин, особенно часто фигурирует в дневниках Льюиса в начале 1920-х. Уиблин, ласковое прозвище «Смадж», преподавала Морин музыку, а Льюис расплачивался за это уроками латыни. Существуют намеки на зарождавшийся между ними романтический интерес, но из этого ничего не вышло — возможно, причина опять же в сложных отношениях Льюиса с миссис Мур.
Диплом по английской литературе. 1922–1923
Оксфорд запоздал с признанием английской литературы как предмета, достойного серьезного изучения на академическом уровне. В Лондоне уже с 1830-х годов и Университи-колледж, и Кингз-колледж предлагали дипломы по этому предмету. Растущий интерес к родной литературе обуславливался целым рядом факторов. Длительное правление королевы Виктории способствовало формированию сильного национального чувства. Что не менее важно, многие проницательные политики осознали необходимость знать и любить богатую литературную традицию отечества. Вехой на этом пути стало создание кафедры английского языка и литературы в Оксфорде в 1882 году. Однако дипломной специальности по английской литературе не существовало вплоть до 1894 года, вопреки растущему спросу
[230].
Дело попросту в том, что Оксфорд противился подобным нововведениям. Создание Школы английской литературы в 1894 году сопровождалось ожесточенными раздорами. Многие насмехались: нашли, наконец, что изучать слабым студентам — легкий и никому не нужный предмет. Других волновало появление нового диплома, который неизбежно будет считаться второсортным. Экзамены по классическим языкам — серьезные, требуют конкретных знаний, а по английской литературе что спрашивать сверх произвольных рассуждений о романах и стихах? Как можно приравнять к академической работе «пустую болтовню о Шелли»
[231]? Это что-то поверхностное, субъективное, такие вещи в Оксфордском университете не поощряются.
