Но это был неразумный поступок. Фокс и в самом деле написал стихотворение — «длинное и ребячливое» — «Старый король Коль». Выслушав затем лекцию Фокса, Льюис, кажется, осознал, что он и его сотоварищи допустили ошибку. Но он-то полагал, что это всего лишь ошибка по части литературы, а на самом деле то был серьезный политический промах. Льюис восстановил против себя оксфордскую элиту. А у Оксфорда память долгая.
Упадок в клубе инклингов начинается в 1947 году. Не было ссоры, как не было и согласованного решения благородно сойти со сцены, ибо их миссия выполнена. Литературный кружок просто постепенно перестал собираться, хотя его члены продолжали общаться между собой и обсуждать как университетскую политику, так и литературу. Но пока этот кружок существовал, он был мощным источником литературной творческой энергии. По словам Джона Уэйна, «в самый глухой период оксфордской истории Льюис и его друзья обеспечили здесь живое движение»
[409]. Каковы бы ни были их изъяны, инклинги могут записать на свой счет одно произведение, вошедшее в канон английской литературы, и немало других значительных книг. Произведение, ставшее классическим, — это разумеется, «Властелин колец» Толкина.
Вопреки многократно высказывавшимся в популярных биографиях утверждениям, «Хроники Нарнии» никогда не предлагались для группового обсуждения. 22 июня 1950 года Льюис раздал верстку сказки «Лев, колдунья и платяной шкаф» тем, кто зашел выпить и поболтать в паб «Орел и ребенок». Но при этом не происходила формальная дискуссия — он «предъявил и прокомментировал» уже готовую работу, а не предлагал для обсуждения работу на предварительной стадии.
Но мы забежали далеко вперед. Сейчас самое время рассмотреть тот труд, что утвердил репутацию Льюиса-литературоведа и до сих пор привлекает множество читателей: «Аллегорию любви», которая с 1936 года успела сделаться классикой.
«Аллегория любви» (1936)
В 1935 году в письме старому другу Льюис сформулировал достигнутые им жизненные итоги в трех коротких фразах: «Я лысею. Я христианин. Профессионально я главным образом медиевист»
[410]. По первому пункту едва ли можно добавить что-то существенное — скажем только, что фотографии того периода подтверждают этот диагноз. Второму пункту мы уже посвятили отдельную главу. Но что насчет третьего? «Аллегория любви» стала первым крупным трудом Льюиса в его профессиональной сфере деятельности, и она заслуживает подробного обсуждения в том числе и потому, что здесь разбираются литературные темы, которые в дальнейшем творчестве Льюиса трансформируются в религиозные.
Льюис задумал «Аллегорию любви» намного раньше, чем ее осуществил, но завершить труд ему мешали обязанности преподавателя. Первую главу исследования «средневековой любовной поэзии и средневековой идеи любви» он набрасывал уже в июле 1928 года
[411]. Он просиживал часами в библиотеке герцога Хамфри, самой старинной части Бодлианской библиотеки, мечтая покурить — это помогло бы ему сосредоточиться. Увы, Льюис, как и все посетители Бодлианской библиотеки, давал клятву «не вносить и не зажигать здесь огонь или пламя и не курить в Библиотеке». Так этот замысел и остановился на первом этапе.
Но к февралю 1933 года книга явно вновь пришла в движение. Льюис написал Гаю Пококу, прося добиться изменений в договоре с Дентом, который он заключил на «Кружной путь» и следующие книги. Он хотел пересмотреть права издательства на опцион и предложить новую книгу не Денту, а оксфордскому Clarendon Press
[412]. Это сугубо академический труд, пояснял он, который вряд ли заинтересует Дента и соответствующий круг читателей. По мнению Льюиса, в пункт об опционе следует добавить уточнение: «Следующая популярная книга» вместо нынешнего «следующая книга»
[413].
Покок, по-видимому, согласился с этим предложением. Льюис передал машинописный экземпляр «Аллегории любви» Кеннету Сайсему, специалисту по английской литературе, состоявшему в штате издательства Oxford University Press. Издательство приняло рукопись, а когда книга была подготовлена к изданию, экземпляр верстки отправили в лондонское отделение — Amen House — чтобы кто-то из тамошних редакторов подготовил рекламную кампанию. Этим редактором оказался (Льюис не знал этого заранее) Чарльз Уильямс, и в тот самый день в марте 1936 года, когда Льюис решил написать Уильямсу о том, как он восхищается его романом «Место льва», Уильямс собрался написать Льюису о том, как он восхищается «Аллегорией любви». «После Данте ваша книга — первая, какую мне довелось прочесть, где выражается хоть какое-то понимание смысла этого удивительного отождествления любви и веры»
[414].
«Аллегория любви» была посвящена Оуэну Барфилду, который, как формулирует Льюис, «научил его не относиться к прошлому свысока и видеть в настоящем такой же „исторический период“, как все прочие». И уже на первой странице Льюис задает ту тему, что красной линией пройдет через его литературоведческие труды:
Человечество в своем развитии не проходит различные фазы, как поезд минует станции; оно — живое и обладает привилегией все время двигаться, не оставляя ничего позади
[415].
В то время как многие призывали принять некий синтез современной науки и современных социальных условий как «истину», противопоставляемую «суевериям» прошлого, Льюис заявляет, что при такой позиции человек превращается в побочный продукт той или иной эпохи, он, выходит, всецело формируется доминирующими культурными настроениями и интеллектуальными условностями. Мы должны, настаивает Льюис, избавиться от поверхностного самодовольства «хронологического снобизма» и понять: прошлое может стать нашим учителем именно потому, что оно избавляет нас от тирании современности.
В центре «Аллегории любви» находится идея «куртуазной любви»; по определению Льюиса, это «любовь особого рода, ее признаки — смирение, вежество, измена и собственно культ Любви»
[416]. Возникновение «куртуазной любви» связано с переменой в отношении к женщинам, которая началась на исходе XI века под влиянием зарождавшихся тогда же идеалов рыцарства. Куртуазная любовь — форма благородного, рыцарственного поклонения утонченному идеалу, который воплощен в обожаемой женщине.
