В 1941 году Стелла Олдвинкл (1907–1989), служившая в пасторате капелланом студенток, решила, что настала пора организовать студенческий форум для обсуждения такого рода проблем. Она пришла к этому выводу после разговора с Моникой Рут Шортен (1923–1993), изучавшей биологию в колледже Сомервилл: студентка жаловалась, что церкви и религиозные общества «попросту считают, будто основные проблемы давно решены — такие, как существование Бога, божественность Христа и так далее». Однако людям явно требовалась помощь, чтобы понять эти основы веры и их отстаивать. Невозможно было опираться на них как на заведомую истину в весьма критически настроенной интеллектуальной среде Оксфорда. Шортен — ей предстояло сделаться главным авторитетом по серой британской белке — отчетливо сознавала необходимость апологетической миссии среди оксфордских студентов.
Проведя в колледже Сомервилл ряд дискуссий для агностиков и атеистов, Олдвинкл решила организовать такого рода форум для всего университета. Сократовский форум задумывался как организация оксфордских студентов, а по правилам университета любому студенческому сообществу и клубу требуется «старший член» — дон, который возьмет на себя ответственность за работу этой организации. Сначала Олдвинкл рассчитывала на Дороти Сэйерс, выпускницу колледжа Сомервилл, но писательница жила в Лондоне и не могла регулярно присутствовать на собраниях клуба
[548]. Значит, нужен был оксфордский преподаватель. Но к кому же обратиться?
И вот — гениальное решение: Олдвинкл отказалась от наиболее очевидного варианта (обратиться к капеллану колледжа) и сразу пригласила человека, в котором видела восходящую звезду оксфордской апологетики — к Льюису. К первому заседанию клуба, в январе 1942 года, Льюис уже достиг общенациональной славы. Сократовский клуб быстро сделался одним из главных университетских сообществ, где обсуждали вопросы христианской веры. В триместре члены клуба собирались в понедельники, по вечерам. Льюис почти всегда присутствовал, но обычно не тянул одеяло на себя, выступал он в среднем всего лишь раз в триместр. Достаточно было и его присутствия. Список выступавших пестрит философскими знаменитостями Оксфорда. Хотя направленность клуба однозначно заявлена как христианская, спектр участников весьма широк. Здесь требовали профессионализма — доказательств и умения отстаивать свою точку зрения. Как сам Льюис сформулировал в первом выпуске «Сократовского дайджеста»:
Арену выстроили христиане, и они же бросили вызов… Мы не делаем вид, будто мы беспристрастны. Однако спор — беспристрастен. Он живет своей жизнью, и никто не может заранее сказать, куда он повернет. Мы открыты, мы подставляем под огонь самые слабые свои места — как и оппонент подставляется под наш огонь
[549].
Один интересный аспект Сократовского клуба остался неосвещенным: большинство в нем составляли женщины. Возможно, это объясняется личными предпочтениями Олдвинкл или же тем, что клуб создавался на базе колледжа Сомервилл. В списке членов на Михайлов триместр 1944 года 164 члена, из них 109 из пяти оксфордских женских колледжей: Леди-Маргарет-Холл (20), Сент-Эннз (19) Сент-Хильдас (18), Сент-Хьюз (39) и Сомервилл (13)
[550].
Учитывая ключевую роль Льюиса в клубе, естественно, что приглашенные ораторы нередко сосредотачивались именно на его идеях и вызывали председательствующего на спор. Так, когда Льюис опубликовал в 1947 году «Чудо» (Miracles: A Preliminary Study), было вполне ожидаемо, что темы этой книги окажутся в центре внимания и дискуссии. Наибольшие споры вызвало утверждение Льюиса, что натурализм опровергает сам себя. Основные линии этого рассуждения изложены в третьей главе «Чуда» под заголовком «Противоречия материализма». 2 февраля 1948 года юный католический философ Элизабет Энском призвала Льюиса к ответу за критику материализма.
Какую форму приобрела у Льюиса критика материализма? Его аргументация намечается в более ранних работах, и ее в самом кратком виде передает фраза из эссе 1941 года «Бог и зло»: «Если мысль — непредусмотренный и не имеющий значения продукт мозговой деятельности, как можем мы полагаться на нее?»
[551] Возражая тем, кто называл христианские убеждения, в том числе веру в Бога, попросту результатом воздействия факторов окружающей среды или эволюции, Льюис настаивал: подобный подход в конечном итоге ставит под сомнение тот самый мыслительный процесс, которым он порожден. Те, кто представляет человеческую мысль случайным или побочным продуктом, тем самым опровергают собственные мысли, включая убеждение, будто мысль определяется средой.
Эта линия рассуждений была весьма плодотворной и творческой, и надо сказать, что некоторые современные Льюису «натуралисты» высказывали схожие опасения, в том числе Дж. Б. С. Холдейн, с которым Льюис неоднократно скрещивал шпаги. Материалиста Холдейна смущал такой вывод:
Если мои ментальные процессы полностью определяются движением атомов в моем мозгу, у меня нет причин считать свои убеждения верными. Они могут быть здравыми с химической точки зрения, но это не делает их здравыми логически, и следовательно, у меня нет причины предполагать, что мой мозг состоит из атомов. Чтобы, так сказать, не пилить сук, на котором я сижу, приходится поверить, что разум не сводится целиком к материи
[552].
Холдейн предвосхищает аргумент, который выдвинет против его позиции Льюис. В «Чуде» Льюис именно так и рассуждает: если материализм — плод рационального рассуждения, то для того, чтобы прийти к материалистическим выводам, нужно принять как данность надежность самого процесса мышления. Иными словами, если все события детерминированы «иррациональными причинами», как, по мнению Льюиса, утверждает материализм, то сама рациональная мысль должна быть признана результатом таких же иррациональных причин, что противоречит ключевым аксиомам самого процесса рассуждения, который требуется материалисту, чтобы достичь своей материалистической позиции. «Мысль не может быть надежной, если она полностью приписывается действию иррациональных причин»
[553].
В этом анализе намечено несколько существенных линий рассуждения, однако требовательный читатель «Чуда» может (и не беспричинно) прийти к выводу, что данная глава написана слегка поспешно. Местами Льюис срезает углы и пропускает звенья в цепочки аргументации, возможно, потому, что это рассуждение уже так ему знакомо, что и для читателя, как ему кажется, здесь все очевидно. и в этом Льюис заблуждался. Если бы на изъяны его аргументации не обратила внимания Элизабет Энском, это сделал бы кто-нибудь другой.
