Замечательное достижение Льюиса в «Хрониках Нарнии» — дать своим читателям войти в метанарратив, проникнуть внутрь истории и почувствовать себя ее частью. «Просто христианство» объясняет нам христианские идеи, а «Хроники Нарнии» позволяют войти в саму историю христианства, пережить ее и оценить ее способность придавать всему смысл, «вступать в резонанс» с нашими глубочайшими интуициями об истине, благе и красоте. Если читать цикл в том порядке, в каком публиковались отдельные его тома, то читатель войдет в эту историю через «Льва, колдунью и платяной шкаф», где речь идет о приходе — «пришествии», точнее сказать — искупителя. «Племянник чародея» повествует о сотворении мира и о грехопадении; «Последняя битва» — о завершении былого порядка и начале нового творения.
Остальные четыре книги («Принц Каспиан», «Плавание на „Покорителе зари“», «Конь и его мальчик», «Серебряное кресло») рассказывают о различных событиях между первым и вторым пришествием. В них Льюис исследует жизнь веры, жизнь в напряжении между прошлым и грядущим пришествиями Аслана. Аслан здесь одновременно и тот, кого помнят, и тот, на кого уповают. Льюис передает глубокое желание, мечту увидеть Аслана, когда он невидим, ту сильную и вместе с тем тонкую веру, что противостоит скептицизму и цинизму, он рисует характеры людей и зверей, которые с полным доверием идут через страну теней, видя реальность «сквозь тусклое стекло» и учась иметь дело с миром, где со всех сторон их осаждают зло и сомнение.
«Письма Баламута» представили борьбу христианина с соблазнами и сомнениями в новом свете благодаря хитроумной сюжетной рамке — переписке старшего беса с учеником. «Хроники Нарнии» охватили и очаровали гораздо большую аудиторию, поскольку это переложенная с помощью воображения версия христианского нарратива помогла читателям осознать вызовы в жизни верующего — и понять, как с ними справляться. Этот воображаемый опыт, приобретенный в Нарнии, приуготовляет путь для более осмысленного и зрелого усвоения великого христианского нарратива. Нечасто случается, чтобы литературное произведение соединило в себе такую повествовательную мощь, духовную зоркость и наставническую мудрость.
В следующей главе мы изучим некоторые комнаты этого огромного дома и откроем несколько окон, сосредоточившись главным образом на первой и, по моему мнению, лучшей из сказок Нарнии — «Льве, колдунье и платяном шкафе».
Примечания
Глава 12
Нарния: исследование воображаемого мира
Существуют два основных подхода к исследованию «Хроник Нарнии». Один, более простой и гораздо более естественный, состоит в том, чтобы отнестись к семи сказкам как к помещениям внутри одного и того же дома. Мы бродим по этим комнатам, изучаем их обстановку, с наслаждением выясняем, как они соединены между собой системой коридоров и переходов. Словно туристы, гуляющие в новом городе, мы вбираем эти виды и наслаждаемся прогулкой. Ничего дурного в таком подходе нет. Нарния, как любой интересный пейзаж, вполне заслуживает изучения. И, как большинство туристов, мы, наверное, прихватим с собой карту Нарнии, чтобы разобраться в увиденном.
Но есть и другой способ читать «Хроники Нарнии»: использовать в качестве основного органа познания воображение. Второй способ не отменяет первый, напротив, он опирается на него и его развивает. Опять-таки каждая из семи сказок рассматривается как комнаты единого дома, и опять-таки мы бродим по дому и всматриваемся в его обстановку. Но теперь мы замечаем, что в комнатах есть окна. И если выглянуть в то или иное окно, мир предстанет уже другим. Откроется огромный пейзаж, перед нами развернется сложный ландшафт, и мы увидим не сумму отдельных фактов, но лежащую в их основе всеохватывающую картину. При таком подходе воображаемое путешествие по Нарнии расширяет наши возможности восприятия реальности. И даже наш собственный мир окажется после этого не таким, как прежде.
Итак, исследование Нарнии не сводится к знакомству с чужой удивительной страной — оно сказывается и на том, как мы видим собственный мир и свою жизнь. Говоря словами Льюиса, можно отнестись к Нарнии как к зрелищу, как к тому, что подлежит изучению как таковое, или же можно смотреть на нее (дополнительно к первому варианту или как альтернатива ему) как к зерцалу, как к тому, в чем мы сможем увидеть по-новому все остальное, поскольку бинокль «наведен на резкость». Рассказ захватывает нас и вынуждает видеть все по своим правилам — отметая прочь все ординарное, мы начинаем воспринимать экстраординарное.
Так войдем же в мир «Льва, колдуньи и платяного шкафа» и исследуем и это странное место, и те новые способы видеть все, которым это место нас учит. И самое правильное, разумеется, начать с центрального образа, с величественного льва Аслана.
Аслан: желание сердца
Откуда у Льюиса взялся этот образ благородного льва, как возникла мысль сделать его главным героем Нарнии? Сам Льюис утверждал, что не знает какого-либо «секрета». Однажды он сказал: «Я не знаю, откуда и почему явился этот Лев. Но стоило ему прийти, и он связал всю историю воедино». Однако не так уж трудно высказать некоторые гипотезы о происхождении Аслана
[604]. Близкий друг Льюиса Чарльз Уильямс написал роман «Место льва» (1931), и Льюис не только прочел его с интересом, но и явно увидел потенциальные возможности этого образа.
В глазах Льюиса такой центральный образ вполне оправдан и литературной, и богословской традицией. В христианском богословии лев издавна выступал в качестве символа Христа, начиная с новозаветной отсылки ко Христу, «льву из колена Иудина, отрасли Давидовой» (Откр. 5:5). Более того, лев — традиционный символ евангелиста Марка, а именно англиканскую церковь Св. Марка в Данделе, на окраине Белфаста, посещал Льюис ребенком. Даже на доме настоятеля, куда Льюис тоже регулярно наведывался в детстве, дверная ручка имела форму львиной головы. Итак, сам образ льва вполне естественен. Но откуда такое имя?
На имя Аслан Льюис наткнулся в примечаниях к переводу «Арабских ночей», опубликованному Эдуардом Лейном в 1838 году. Это имя играет особую роль в колониальной истории Оттоманской империи. До конца Первой мировой войны Турция была империей и обладала существенным политическим и экономическим влиянием во многих регионах Ближнего Востока. Хотя сам Льюис связывает имя Аслана с «Арабскими ночами», он вполне мог найти его и в классическом труде Ричарда Дэвенпорта «Жизнь Али Паши из Телепени, визиря Эпира по прозвищу Аслан или Лев» (The Life of Ali Pasha, of Tepeleni, Vizier of Epirus: Surnamed Aslan, or the Lion, 1838). Ранее, в 1822 году, Дэвенпорт издал содержательную биографию Эдмунда Спенсера, которую Льюис уж точно должен был прочесть, когда сам подступился к исследованию этого поэта. Оттоманское происхождение лучше объясняет, почему великий Лев назван именно по-турецки: «На турецком языке это слово значит „Лев“. Сам я произношу его „Асс-лан“. И, конечно же, подразумеваю при этом Льва из колена Иудина»
[605].
