– Дедушка! – не выдержал мальчик. – Косматый предупредил Кефала, что тебе грозит опасность! Мы думали, он врет…
Взгляд деда заставил внука прикусить язык. Меламп же, напротив, весь потянулся к мальчику, словно в его словах видел надежду. «Если Косматый любыми способами желал избавить Персея от ложного безумия, – читалось на измученном лице фессалийца, – если он принудил не только меня, но и младшего Персеида бежать на выручку деду…»
– Ты хитер, змей, – голос Персея зазвенел бронзой. – Ты знаешь, когда сказать правду. И о чем следует умолчать. Ванакт Аргоса отомстил мне твоими руками. Косматый твоими же руками спас меня. Но ведь это не первая твоя встреча с Косматым? Я прав?
– Пути змей извилисты, – прошептал Меламп. – Иначе не умеем.
– Да или нет?
– Да.
– Идея вылечить вакханок совместной оргией… Это была его идея?
– Нет. Моя.
– Но прежде чем идти в Аргос…
– Сначала я нашел Косматого. И все рассказал ему.
– Он одобрил?
– Он? – на миг фессалиец стал прежним. – Он был в восторге. И еще…
– Что?
– Я больше не змей.
– Кто же ты?
– Должно быть, человек. Смешно, правда? Не удивлюсь, если завтра выяснится, что я даймон или уроженец Черной Земли. Оргия… Я не предполагал, что она изменит так много. Каждый наш шаг меняет не только «завтра». Он меняет и «вчера». Этот шаг сотряс время до основания. Ты сильнее меня. Косматый хитрее меня. Тебе известно, что он метит в боги?
– Шутишь? Кому, как не мне?
– Так знай, что этого ему мало. Он стремится на Олимп.
– Глупец, – Персей взял новый пласт коры. – Олимпийская Дюжина
[77]
давно определена. Мой отец нахмурил брови, подтверждая, что тринадцатому не бывать.
Меламп усмехнулся через силу:
– Если ты стал первым на земле, почему бы ему не стать последним на Олимпе?
– Ты, провидец… Ты видишь это?
– Я вижу его упорство. Его ум и безумие. Мне достаточно.
Крышка небесного котла треснула. Из разлома над Сикионом сверкнул венец Гелиоса. Золотые спицы пронзили кружево ветвей и листьев. Клочья тумана, похожие на дым пожарища, кинулись наутек. На юго-западном склоне, со стороны Аркадии, возникли трое людей – солнце слепило глаза, сжигая пришельцев дотла, в уголь. Персей и Меламп умолкли, следя за ними. Тропа вильнула. Свет огладил гостей сбоку, рельефно обозначив лица и фигуры. Если бы Меламп не стоял рядом, опираясь о платан… Мальчик решил бы, что к ним спускается второй предатель-фессалиец. Мигом позже он припомнил: кто-то говорил, что у Мелампа есть брат. На руках брат целителя нес женщину. Следом, спотыкаясь, брели еще две: пеплосы из дорогой, узорчатой ткани превратились в лохмотья, ноги сбиты в кровь, в волосах – сухая трава…
– Радуйтесь! – закричал брат издалека.
– Радуйся и ты, Биант, – вздохнул Меламп.
Приблизясь, Биант огляделся. При виде трупов он помрачнел. Лицо Бианта отражало все чувства, как озеро – нимфу, склонившуюся над водой. Осторожно, словно спящую, он уложил свою ношу бок-о-бок с остальными телами.
– Я нашел ее мертвой, – казалось, Биант оправдывается. – Эти выжили. В пещере прятались. А у вас как?
– Большая часть жива. Сейчас они спят.
– Хвала Дионису!
Мальчик испугался, что дедушка сейчас убьет дурака. Произнести запретное имя, стоя в двух шагах от Убийцы Горгоны… Нет, дед сидел, как прежде. Без стеснения он разглядывал женщин. Те плакали, не понимая, куда попали.
– Лисиппа и Ифианасса, – наконец сказал Персей. – Ванактовы дочки. Эй, Биант! Хочешь жену? Выбирай первым…
Биант не колебался ни мгновения:
– Вот эту! Она на мою старую похожа…
– Ифианасса. А твой брат возьмет Лисиппу. И по городу в придачу…
Персей встал:
– Радуйся, Меламп. Ты получил то, что хотел.
СТАСИМ. ДИСКОБОЛ: БРОСОК ЧЕТВЕРТЫЙ
(двадцать восемь лет тому назад)
– Это не стены, – сказал Мегапент, сын Пройта. – Это не крепость…
Басилей Тиринфа глядел на собственную цитадель так, как муж, вернувшись домой, глядел бы на незнакомку, занявшую супружеское ложе. Особенно если оставлял дома жену, а встретил богиню.
– Это Олимп! Клянусь молотом Гефеста, Олимп, и все тут!
– Осторожней, – предупредил Персей. – Мой отец ревнив.
– Пусть будет Киллена! Парнас! Гора горой…
Тиринф и раньше был хорошо укреплен. Мегапент, противник перемен, сам не знал, почему он согласился на предложение Персея. Наверное, решил, что Убийца Горгоны шутит. Да и кто принял бы всерьез такую сумасбродную идею? Каменщиков? – не надо. Носильщиков? – не надо. Надсмотрщиков – и тех не надо. От басилея требовался сущий пустяк – велеть горожанам семь ночей кряду сидеть по домам. И чтоб носа наружу не высовывали! Пусть хоть земля треснет, хоть небо упадет… Ну да, еще быки. Триста пятьдесят быков, и шесть овечьих стад. Выгнать за пределы Тиринфа на исходе последнего дня, в лабиринт скал Навплии – и оставить на произвол судьбы.
Судьба распорядилась верно – животные сгинули, как не бывало.
Ясное дело, нашлись любопытные. Невзирая на запрет, сунулись ночью – глянуть, какие-такие строители возводят родине новые стены. Отправились впятером, вернулся один, отныне и до смерти – заика. Дрожа от ужаса, бледней простокваши, покаялся – дескать, из тьмы прилетел камень. Очень большой. Ну да, в-в-в-сех разд-давил. Ага, к-к-к… Кроме н-него. Он-то хромой, отстал – хв-вала б-богам за х-х-х…
За хромоту.
Мегапент поступил умнее. Басилей должен все знать. Что басилею собственный запрет? – хитроумный сын Пройта после заката остался на крыше дворца. Отчего бы не лечь спать на свежем воздухе? Здание венчало тиринфский холм, днем отсюда было видно далеко, до самого залива. С наступлением же тьмы… Дрожа всем телом, Мегапент разглядел, как во мраке движутся огромные тела, похожие на крабов-гигантов. Над исполинами тускло светились рябые луны. Если это были глаза, басилей предпочел бы избежать их внимания. Он ждал грохота, но слышал шорох, скрежет, глухой стук. Едва небо на востоке стало серым, предвещая рассвет – тени отдалились, ушли без остатка в навплийские скалы. Басилей спустился вниз – разбитый бессоницей, с головной болью.
– Гекатонхейры? – спросил он у Персея.
– Хейрогастеры
[78]
, – ответил тот, не чинясь.
