– Нет, пусть немного света остается, – ответил он и лег в постель.
Когда он начал целовать и гладить ее, ей захотелось, чтобы они оба разделись донага, но она не решилась предложить скинуть сорочки. На сей раз она позволит ему сделать это по-своему.
Уже знакомое возбуждение охватило все ее существо, когда его пальцы принялись ощупывать ее тело. Очень скоро он раздвинул ей ноги и пристроился поверх нее. Она приподняла голову, чтобы поцеловать его, почувствовав, как он проник к ней в лоно, но он настолько сосредоточился, что не заметил ее порыва. Она ощутила внезапную острую боль и чуть не вскрикнула, но боль столь же мгновенно прошла.
Он двигался внутри ее, и она старалась двигаться с ним в такт. Она не знала, что нужно делать, но ей казались ее ответные движения бедрами единственно правильными в такой момент. Лиззи только почувствовала первые признаки удовольствия, когда Джей остановился, застонал, дернулся в последний раз, а потом распластался на ней тяжело дыша.
Она нахмурилась.
– С тобой все в порядке?
– Да, – почти прохрипел он.
«Значит, это все?» – подумала она, но воздержалась от вопроса вслух.
Джей скатился с нее и лег рядом, глядя на ее лицо.
– Тебе понравилось? – спросил он.
– Да, но получилось как-то уж слишком быстро, – ответила Лиззи. – Мы можем попробовать все повторить утром?
* * *
Оставшись в одной нижней юбке, Кора откинулась на меховой плащ и увлекла за собой Мака. Целуя ее, он ощутил пряный запах джина. Затем откинул юбку. Тонкие, светлые, с рыжим оттенком лобковые волосы не прикрывали складок у нее между ног. Он погладил их, как проделывал это прежде с Энни, и Кора издала глубокий вздох от удовольствия, а потом спросила:
– Кто успел научить тебя этому, мой милый невинный мальчик?
Он снял с себя бриджи. Кора дотянулась до своей сумочки и достала из нее маленькую коробочку. Внутри лежала трубочка, изготовленная из материала, напоминавшего тонкий пергамент. На ее открытом конце виднелось узкое розовое резиновое кольцо.
– Что это за штука? – спросил Мак.
– Кажется, ее называют кундум, – ответила она.
– За каким дьяволом она тебе понадобилась?
На этот раз вместо ответа она натянула трубочку на его уже возбужденно стоявший член и туго затянула резинку.
Он усмехнулся и сказал:
– Я, конечно, догадывался, что мой дружок не слишком привлекателен с виду, но не ожидал от девушки желания прикрыть его совсем.
Она расхохоталась.
– Эх ты, неотесанная деревенщина! Это не для того, чтобы спрятать твой член. Кундум не даст мне забеременеть!
Он навалился на нее и овладел ею, заставив оборвать смех. Лет с четырнадцати он часто пытался вообразить, какие ощущения испытает, но и сейчас ничего не понял. Это не походило ни на что, представлявшееся ему в фантазиях. Он остановился и посмотрел сверху вниз на ангельское личико Коры. Она открыла глаза.
– Не надо останавливаться, – сказала она.
– Скажи лучше другое. Из-за твоего кундума я и потом останусь девственником?
– Таким же девственником, как я монахиней, – отозвалась она. – А теперь прекрати болтать попусту. Тебе сейчас понадобятся все твои силы, чтобы растрачивать их на дурацкие разговоры.
И силы ему действительно понадобились немалые.
Глава восемнадцатая
Джей и Лиззи перебрались в дом на Чепел-стрит через день после свадьбы. Там им довелось впервые поужинать вдвоем, когда за столом больше никто не сидел, а окружали их только слуги. Опять-таки впервые они поднялись наверх, держась за руки, вместе разделись и улеглись в собственную супружескую постель. Впервые они и проснулись рядом в доме, находившемся в их полном распоряжении.
Отныне они спали нагишом. Прошлой ночью Лиззи удалось убедить Джея избавиться от ночных сорочек. И теперь она прижалась к нему, лаская его тело, возбуждая его, а закончила тем, что сама села на него верхом.
Этим она изрядно удивила Джея, что читалось в выражении его лица.
– Тебя что-то смутило? – спросила она.
Он не ответил, а начал двигаться внутри ее.
Когда все закончилось, она снова задала ему вопрос:
– Я тебя шокировала, верно?
После паузы он признался:
– Да, шокировала.
– Чем же?
– Это… Это ненормально, если женщина оказывается сверху.
– Лично я понятия не имею, что считается нормальным или ненормальным. Я ведь прежде никогда не ложилась в постель с мужчинами.
– Хотелось бы надеяться!
– Да, но откуда ты знаешь, что нормально?
– Не твоего ума дело.
Он, видимо, соблазнил нескольких белошвеек и продавщиц, которые приходили от него в восторг и позволяли ему брать всю инициативу на себя. Лиззи не обладала никаким опытом вообще, зато хорошо знала, чего хочет добиться, и считала, что имеет право взять от секса свое. Она не собиралась менять свои манеры в угоду мужу. Ей такая поза принесла слишком сильное наслаждение. Джею тоже, несмотря на воображаемый шок, – она сразу поняла это по тому, как он стонал, занимаясь любовью на сей раз, и удовольствие слишком отчетливо читалось на его лице потом.
Она поднялась с постели и по-прежнему обнаженная подошла к окну. Снаружи было холодно, но солнечно. Звон колоколов церквей приглушили, потому что в этот день обычно проводились казни: одного или нескольких преступников должны повесить нынче утром. Почти половине рабочего люда Лондона разрешалось взять неофициальный выходной. Многие непременно отправятся на Тайберн – большую площадь на северо-западной окраине столицы, где стояли виселицы. Любителей поглазеть на такое зрелище всегда находилось предостаточно. Причем это был как раз тот случай, когда мог в любой момент вспыхнуть бунт, а потому полк Джея продержат в полной боеготовности. Но у самого Джея еще оставался день увольнительной.
Лиззи повернулась к нему и попросила:
– Отвези меня посмотреть на повешение.
Он окинул жену неодобрительным взглядом.
– Какое странное и грубое желание!
– Только не говори мне, что там не место для настоящей леди.
– Я бы не посмел, – сказал он уже с улыбкой.
– Я знаю, что туда собираются посмотреть на казни и мужчины и женщины, богатые и бедные – все равно.
– Но почему ты хочешь побывать там?
Хороший вопрос. Она испытывала по этому поводу смешанные чувства. Конечно, стыдно превращать смерть в развлечение, и она заранее предвидела, что будет испытывать потом отвращение к самой себе. Но опять-таки любопытство перевешивало любые другие эмоции.
