Она заскрежетала зубами и продолжила читать.
«Затем преподобный мистер Йорк объявил, что покидает нас. Он служил пастором в Хьюке пятнадцать лет и стал моим самым давним другом. Насколько я поняла, после трагически безвременной кончины жены он уже давно чувствовал желание уехать и поселиться на новом месте. Но можешь себе представить, как огорчилась я, узнав, что он уезжает именно в тот момент, когда такой друг требовался мне больше всего.
А затем произошло самое поразительное! Моя дорогая, я краснею от стыда, но сообщаю тебе: он предложил мне выйти за него замуж!! И я приняла предложение!!!»
– Боже милостивый! – вслух произнесла Лиззи.
«Вот как случилось, что мы поженились и перебрались в Абердин, откуда я и пишу тебе.
Многие скажут: она вышла замуж за неровню себе, будучи вдовой лорда Хэллима. Но только я прекрасно знаю, до какой степени обесценились любые титулы, а Джон не придает значения людской молве. Мы ведем спокойный образ жизни. Я теперь миссис Йорк, но счастлива, как никогда прежде».
Письмо продолжалось описанием отношений матери с тремя приемными детьми, поведения прислуги в доме священника, первой проповеди мистера Йорка на новом месте и светских дам среди прихожанок церкви, но Лиззи пребывала в таком шоке, что больше ничего не могла толком воспринимать.
Она никогда не думала о возможности повторного брака для своей матери. Хотя, разумеется, никаких особых препятствий для нового замужества не существовало: леди Хэллим было только сорок лет. Могла даже родить детей – ничто этому не мешало.
Реальной причиной шока для Лиззи стало ощущение бесприютности и одиночества. Усадьба Хай Глен всегда была для нее родным домом. Пусть сейчас ее жизнь протекала здесь, в Виргинии, вместе с мужем и с будущим ребенком, она неизменно думала об особняке Хай Глен как о месте, куда она в любой момент сможет вернуться, если ей это действительно понадобится, если потребуется свой собственный кров. Но теперь дом оказался в руках Роберта.
И еще. Лиззи неизменно оставалась самым важным человеком в жизни своей матери, центром ее существования. Ей и в голову не приходило, что когда-нибудь это может измениться. Но теперь мама стала женой священника, жила в Абердине, имела троих приемных детей, чтобы любить их, заботиться, и способна была очень скоро обзавестись еще одним собственным отпрыском.
А все это означало, что у Лиззи не осталось другого дома, кроме этой плантации, не было иной семьи, кроме Джея.
Что ж, в таком случае следовало преисполниться решимости сделать свою жизнь здесь как можно лучше.
Она по-прежнему обладала привилегиями, которым могли позавидовать многие другие женщины: огромным домом, участком земли в тысячу акров, привлекательным мужем и рабами, выполнявшими каждое ее поручение, исполнявшими все желания. Рабы, трудившиеся в особняке, успели от всего сердца привязаться к ней. Сэра была отличной кухаркой, толстуха Белле наводила везде порядок, чистила и мыла, Милдред стала ее личной горничной, и она же прислуживала за столом, юный Джимми состоял при конюшне – его отца продали отдельно несколько лет назад. Лиззи еще не успела познакомиться с большинством полевых работников, если не считать Мака, но ей нравились Коби, младший надсмотрщик, и кузнец Касс, чья мастерская располагалась на задах дома.
Да и сам дом был просторным и даже величественным, но в нем царила атмосфера пустоты и запущенности. Он оказался для них, пожалуй, чересчур велик. Здесь могла бы с комфортом устроиться семья с шестью детишками, многочисленными тетушками, дедушками и бабушками. И слуг потребовалось бы значительно больше, чтобы успевать зажигать свечи в каждой комнате и обслуживать всех за грандиозными семейными ужинами. Для Лиззи и Джея особняк стал чем-то вроде мавзолея. Но вот плантация выглядела по-настоящему привлекательно. Окруженные густыми лесами широкие покатые поля, по которым протекали десятки мелких ручейков.
Она уже давно поняла, что Джей вовсе не тот мужчина, за которого она его изначально принимала. Он не обладал отважной свободой духа, какую проявил, казалось бы, когда взял ее с собой в недра угольной шахты. А его ложь по поводу добычи угля на территории усадьбы Хай Глен просто потрясла ее. После этого она уже не могла испытывать к нему прежних чувств. Они больше не нежились вместе в постели по утрам. Целые дни проводили порознь. Обедали и ужинали вместе, но никогда уже не садились вечером к камину, держась за руки и болтая о всякой всячине, как делали в прошлом. Но, быть может, и Джей испытал столь же глубокое разочарование? Он мог претерпеть изменения в своем отношении к ней – она ведь тоже не оказалась той безупречной и совершенной женщиной, какой представлялась ему раньше. Не было никакого смысла сожалеть о чем-либо. Приходилось любить друг друга, несмотря на все недостатки. Не выдуманные образы, а реальных людей, которыми они оба представали сегодня.
И все равно она часто ощущала мощный порыв сбежать куда глаза глядят. Но как только накатывал такой позыв, она вспоминала о младенце, которого вынашивала. Ей нельзя было больше думать только о себе самой. Ее ребенку понадобится отец.
Джей не часто заводил разговоры о младенце. Казалось, эта тема мало волнует его. Но все несомненно изменится после родов. Особенно если на свет появится мальчик.
Она спрятала письмо в ящик письменного стола.
Отдав распоряжения на день домашним рабам, она надела пальто и вышла из дома.
Воздух обдавал холодом. Середина октября. Они уже пробыли здесь два месяца. Лиззи направилась через лужайку к берегу реки. Шла пешком. Наступил шестой месяц беременности, и она ощущала, как шевелится младенец в ее чреве, порой брыкаясь и доставляя болезненные ощущения. Она опасалась причинить ему вред при езде верхом.
Но по-прежнему совершала почти ежедневные обходы своих владений. На это уходило несколько часов. Обычно ее сопровождали Рой и Рекс – купленные Джеем две шотландские борзые. Она внимательно следила за ходом работ на плантации, поскольку Джей совершенно не уделял этому внимания. Наблюдала за обработкой табака, вела подсчет упакованных кип, приглядывала за мужчинами, валившими лесные деревья и занимавшимися изготовлением бочек, осматривала стада коров и табун лошадей, пасшихся в лугах, проверяла уход за курами и гусями в подсобных помещениях позади дома. Сегодня было воскресенье – единственный день отдыха для всех, и ей выпала возможность свободно побывать повсюду, пока Соуэрби и Леннокс отсутствовали. Рой на сей раз последовал за ней, но Рекс остался лениво лежать на ступени под портиком.
Сбор табака был в самом разгаре, хотя работы предстояло проделать еще немало: срезки, разделки стеблей, сушки и прессовки табачных листьев, прежде чем их укладывали в «кабаньи головы» для отправки в Лондон или в Глазго. Кроме того, шла уборка озимой пшеницы, ячменя, ржи и клевера. Однако подходил к концу период наиболее напряженного труда, времени, когда рабы трудились в полях от рассвета до заката, а затем до полуночи продолжали работать в табачном сарае при свечах.
Работников надо будет как-то вознаградить за приложенные ими огромные усилия, подумала она. Даже рабы, даже бывшие заключенные-смертники нуждались в поощрении. Ей пришло в голову устроить для них как-нибудь небольшую вечеринку. Что-то вроде праздника в честь окончания сбора урожая.
