– Можно сказать, нанес визит.
– Вот уж не предполагала, что рабы делают нечто подобное!
– Нам в жизни необходимо иметь хоть что-то, помимо нескончаемой работы.
– И чем же еще вы себя развлекаете?
– Молодым мужчинам нравится смотреть на петушиные бои. Они готовы прошагать хоть десять миль до места их проведения. Девушек, естественно, привлекают молодые мужчины. Люди постарше просто ходят смотреть на детишек друг друга и вместе вспоминают о потерянных братьях и сестрах. И еще – все они поют. У африканцев есть свои очень грустные песни, которые исполняются гармоничным хором. Ты не понимаешь слов, но сами по себе мелодии невольно берут за душу.
– Шахтеры тоже, помнится, часто пели.
Он немного помолчал и кивнул:
– Да, мы любили петь.
Она поняла, что снова навела его на печальные мысли.
– Как вы думаете, вам когда-нибудь удастся снова вернуться к горе Хай Глен?
– Нет. А вам?
На глаза Лиззи навернулись слезы.
– Нет, – ответила она. – Ни вам, ни мне больше там не бывать.
В этот момент взбрыкнул младенец, и она охнула от легкой боли.
– В чем дело? – спросил Мак.
Она положила ладонь на свой раздутый живот.
– Ребеночек толкается внутри. Он явно не хочет, чтобы я тосковала по Хай Глену. Он родится гражданином Виргинии. Ой! Снова толкнулся.
– Вам действительно больно?
– Да. Хотите потрогать? – Она взяла его за руку и приложила ладонью к животу.
У него были твердые огрубелые пальцы, но прикосновение показалось ей нежным.
Младенец затих. Мак спросил:
– Когда вы должны родить?
– Через десять недель.
– Как назовете ребенка?
– Муж выбрал имя Джонатан для мальчика, а Алисия для девочки.
Младенец еще раз взбрыкнул.
– Ничего себе сила! – с улыбкой воскликнул Мак. – Неудивительно, что вы даже поморщились.
Он убрал руку с ее живота.
Ей же хотелось ощущать его прикосновение хотя бы чуть дольше. Но чтобы не выдать своих чувств, сменила тему:
– Мне нужно обсудить идею праздника с Биллом Соуэрби.
– Так вы еще ничего не знаете?
– О чем?
– Билл Соуэрби ушел.
– Как ушел? Что это значит?
– Просто пропал.
– Когда?
– Пару ночей назад.
Лиззи сообразила: она действительно уже не встречалась с Соуэрби два дня. Ее это не встревожило. Ей необязательно было видеться с надсмотрщиком ежедневно.
– Он сказал, когда собирается вернуться?
– Не думаю, что вообще с кем-то разговаривал перед уходом. Но, как я догадываюсь, возвращаться он не намерен вообще.
– Почему?
– Он задолжал деньги Сидни Ленноксу. Много денег. И не в состоянии с ним расплатиться.
Лиззи почувствовала приступ острой злости.
– И с тех пор, надо полагать, Леннокс стал на плантации главным надсмотрщиком?
– Пока только в течение одного рабочего дня… Но да. Он им стал.
– Я не желаю, чтобы грубиян и мерзавец верховодил на плантации! – пылко воскликнула Лиззи.
– Справедливо сказано. Аминь, – произнес Мак тоже с не менее горячим чувством в голосе. – Никто из работников не хотел бы этого.
Лиззи нахмурилась. Ее терзали подозрения, которые напрашивались сами собой. Соуэрби они задолжали крупную сумму в виде невыплаченного жалованья. Джей обещал полностью рассчитаться с ним, как только удастся продать первый урожай табака. Почему же он не мог просто подождать? Тогда он легко выплатил бы любые собственные долги. Значит, он чего-то боялся. Она не сомневалась: Леннокс угрожал ему. И злость в ней постепенно распалялась.
– Думаю, это Леннокс вынудил Соуэрби сбежать, – сказала она.
Мак кивнул.
– Не знаю никаких подробностей, но мне тоже так кажется. Я сам однажды попытался вступить в схватку с Ленноксом, и посмотрите, чем это для меня закончилось.
В его тоне не слышалось ни нотки жалости к себе. Он всего лишь с горечью констатировал факт. Она прикоснулась к его руке и сказала:
– Вы можете гордиться собой. Вам удалось проявить незаурядную храбрость и отстоять свою честь.
– Но Леннокс продажный подонок и отпетый негодяй. И попытайтесь догадаться, что произойдет в недалеком будущем. Он станет надзирать над плантацией, так или иначе найдет способ обокрасть вас, а потом откроет свою таверну во Фредериксберге. Очень скоро он заживет здесь так же вольготно, как жил в Лондоне.
– Не заживет. Я не допущу этого, – решительно заявила Лиззи. – Побеседую с ним незамедлительно. – Леннокс жил в небольшом домике на две комнаты неподалеку от табачного сарая, где располагалось и жилище Соуэрби. – Надеюсь застать его у себя прямо сейчас.
– Не застанете. В это время по воскресеньям он торчит в «Паромной переправе». Это ординария в трех или четырех милях вверх по реке отсюда. Он пробудет там до позднего вечера.
Но Лиззи не могла ждать до завтра. Ей не хватало терпения, когда нечто подобное постоянно занимало ее мысли.
– Тогда я сама отправлюсь в эту «Паромную переправу». Мне противопоказана верховая езда, но я воспользуюсь коляской с пони.
Мак хмуро сдвинул брови.
– А не лучше ли все-таки будет разобраться с ним здесь, где вы хозяйка дома? Он человек жесткий и жестокий.
Лиззи ощутила укол страха. Мак верно указал на проблему. Леннокс мог стать опасен. Но для нее невыносима была и необходимость отложить конфронтацию. Мак защитит ее!
– Вы поедете со мной? – спросила она. – Я буду ощущать себе в безопасности рядом с вами.
– Конечно, поеду.
– Вам придется править коляской.
– А вам – научить меня этому.
– Там не требуется никаких особых навыков.
Они поднялись от реки к дому. Конюх Джимми как раз поил лошадей. Мак вывел пони, выкатил коляску и впряг пони в нее, пока Лиззи заходила в дом, чтобы надеть шляпку.
Скоро они выехали с территории плантации и направились вверх по дороге, проходившей вдоль русла реки к месту паромной переправы через нее. Одноименная таверна представляла собой деревянную постройку ненамного более крупную, чем двухкомнатные дома, в которых жили Соуэрби и Леннокс. Лиззи позволила Маку помочь ей выйти из коляски и придержать перед ней открытой дверь в заведение.
Внутри было сумрачно и очень накурено. Десять или двенадцать человек сидели на скамьях или на деревянных стульях. Они пили из небольших кружек и керамических чашек. Некоторые играли в карты и кости. Другие просто курили, наблюдая за игрой. Из заднего помещения доносился стук друг о друга бильярдных шаров.
