– Сложно, Верховный главнокомандующий.
– Но возможно?
Брон сказал, что лучше было бы отыскать какой-то аварийный источник энергии. Маленький бензиновый генератор или гальванические элементы.
– Гальванические элементы немного старомодны. – Я улыбнулся.
– Я всегда считал их надежными. Они не ломаются.
– Но их трудно регулировать. И проблема соединения…
Брон пожал плечами:
– Я по-прежнему предлагаю отдельный источник энергии. Если в разгар сражения большевики захватят наши электростанции, то у нас вообще не останется оружия.
Мне пришлось согласиться. Теперь я понял его логику. Моя ошибка, как обычно, состояла в том, что я не учитывал практических деталей, увлекшись отвлеченной идеей. Само название «луч смерти» было мне отвратительно. Сегодня есть понятные определения, например «противопехотное оружие». Немало таких формулировок немцы позаимствовали у большевиков, а американцы – у немцев; это случилось, когда лучшие ученые Германии перебрались за океан после Второй мировой. Они не занимаются отвлеченными рассуждениями о войне. Они позволяют техникам делать их работу, не смущаясь ненужными соображениями. Пусть священники и романисты решают, в чем состоит моральная ответственность, если таковая вообще существует. В эпоху индивидуализма человек утратил способность ясно рассуждать. Искусство и наука смешались, поскольку человек верит, что должен принимать независимые решения в каждом конкретном случае. А ведь нужно просто признать авторитет Церкви, чтобы обрести истинную ясность видения.
Мой статус в научном и деловом мире изменился: первоначально он был несколько сомнительным, но теперь я стал участником петлюровского социалистического движения. Это меня тревожило. Я решил узнать у Петлюры, какие полномочия получаю.
– Вы должны выполнить свою задачу, несмотря ни на что. – Он был резок. – Вы можете реквизировать все что угодно – людей и материалы, – если это не помешает нашим нынешним военным действиям. Нам приходится бороться с русскими и польскими шовинистами. И есть вероятность, что Деникин окажется очень ненадежным союзником, если его вообще можно считать таковым. Он тоже шовинист, но сейчас ненавидит Троцкого еще сильнее, чем я. Что с ним станет, если французы решат, что он для них помеха?
– Пусть отправится в Турцию с сотней всадников, – сказал Коновалец. – Там дела настолько плохи, что он сможет за неделю завоевать всю эту проклятую страну и стать царем.
Петлюра поднял бокал:
– Смерть врагам Украины!
Я неохотно выпил за это. Будучи русским шовинистом, я не во всем соглашался с нашим атаманом.
– Современные методы обеспечат нам современную революцию, – сказал Петлюра. – И суеверные крестьяне поймут важность науки. Я слышал, что вы переводчик, товарищ Пятницкий?
– Я знаю английский, немецкий и немного французский, – ответил я, – а еще польский и чешский.
– А украинский?
– Местный диалект? – На мгновение я перепугался.
Петлюра сменил тему. Тогда я считал его джентльменом, неважно, каких взглядов он придерживался. Моя дипломатия не сработала, но нельзя сказать, что я совсем уж промахнулся. Официальный украинский был вариантом галицийского, его с трудом усваивали даже киевляне, говорившие на своем диалекте. Язык был настолько же подлинным, как и стандартные республиканские купюры.
Все мы, сидя в зале при свечах, беседовали, само собой разумеется, на чистейшем петербургском русском. Петлюра сказал:
– Полагаю, французы готовы заплатить за тайну вашего луча?
Это не приходило мне в голову. Я решил, что Петлюра обо всем догадался по выражению моего лица. Он ободряюще улыбнулся, погладив меня по плечу:
– Все в порядке, гражданин. Вы бы здесь не сидели, если б я считал вас предателем. Но я пошлю курьера. Мы скажем Фрейденбергу, что занимаемся созданием секретного оружия. Он должен как можно скорее привести свои войска, иначе оно достанется большевикам.
– Вот это стратегия! – одобрительно произнес Коновалец.
– Это дипломатия, – сказал Петлюра. Его розовые щеки вспыхнули. – Ведь мы думали, что легко сможем спасти Украину.
– Мне необходимы полномочия, – произнес я.
– Дайте ему звание, Коновалец, – небрежно бросил Петлюра.
Коновалец пожал плечами:
– Вы теперь майор.
Так я получил свое первое военное звание. Совершенно законно, но не пролив ни капли крови.
– Вам следует утвердить это решение, – сказал Петлюра своему помощнику. – Что-нибудь еще, товарищ доктор?
– Я ожидал бумаги из Петрограда, мой специальный диплом, – сказал я. – Его задержали. Вероятно, теперь он уничтожен.
– Российский диплом? Он бесполезен здесь. Профессор Брон? – Эти люди внимали каждому слову Петлюры.
Профессор понял все так же быстро, как и генерал:
– Что вам нужно? Какой-то диплом? Мы можем дать почетную университетскую степень.
– Это не одно и то же. – Я объяснил, что случилось в Петрограде. – Моя диссертация давала право на специальный диплом, как вы понимаете. Эквивалент докторантуры. – Я сунул руку в карман и вытащил бумажник, а потом вручил Петлюре копию письма профессора Ворсина.
Брон сначала прочел подпись:
– Я знаю Ворсина. Это его рука. Если товарищ секретарь… Ах, пан… – Он обернулся к Петлюре, как будто внезапно усомнился в своем решении.
– Это для вас так важно? – спросил меня Петлюра. Он взял из рук Брона письмо и прочитал его. – Что ж, письмо подтверждает все услышанное. Такова ваша цена, товарищ?
– Мне не нужна плата, – ответил я, – за то, чтобы сражаться с Троцким и Антоновым
[118]. Как раз из-за них у меня и не осталось никаких бумаг.
– В письме все ясно сказано, не так ли, Брон?
– Абсолютно. Мы можем… у нас есть дипломы… – Профессор развел руками. – А если доктора наук?
Петлюра быстро повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза, потом перевел взгляд на свою салфетку:
– Это вас устроит, майор Пятницкий?
Я вздохнул и приподнял свой хрустальный кубок:
– Сейчас ненадежные времена.
Петлюра обратился к сидевшему у дальнего конца стола своему старому товарищу, Винниченко, тоже стороннику большевиков:
– Вы это одобряете, товарищ председатель?
Винниченко, литератор, мало интересовавшийся происходящим, казался утомленным. Он кисло заявил:
