Он, по-прежнему держа Лин на прицеле, скользнул ей за спину. Она стояла прямо, старалась быть твердой. Ей было все равно, жить или умереть. В отличие он него, ей теперь нечего было терять.
– Я бы не пришел сюда, если бы тешил себя надеждой, что нам обоим удастся выпутаться из этой истории. Но… черт побери, ты сама не оставила мне выбора, когда показала тот снимок на заливе, а вчера вечером, когда я спросил про чемодан, сказала, что собираешься уезжать. В последние дни у тебя появились очень серьезные подозрения. Ты слишком слаба, в конце концов ты бы не выдержала и выложила бы все рыжему сыщику, который собственных отца и мать готов придушить, чтобы заполучить тебя. Жаль.
– Что ты собираешься делать? Пристрелить меня?
– Из пушки сыщика, которого я закопал? Слишком рискованно. Нет, ты попросту покончишь с собой. Ты выбрала место для финала своего последнего романа, чтобы умереть, потому что не можешь больше выносить то, что происходит вокруг тебя: смерть Сары, моего отца, мою амнезию… На камерах наблюдения пунктов оплаты полицейские увидят, что ты была одна, и у них не будет ни малейшего подозрения относительно обстоятельств твоей смерти. А я продолжу играть свою роль, завладею вашим домом и всем остальным. Построю себе новую жизнь. Ту, в которой мне было отказано, ту, которая должна была быть моей…
Он грубо толкнул ее к мосткам. Лин оказалась под шквалом ветра и дождя, струи которого смешались с ее слезами. Несмотря на растительность, в темноте между досками у себя под ногами она угадывала свирепость моря и суровый рокот волн, готовых поглотить ее. Эта разбушевавшаяся стихия будет играть ее телом, перекатывать его и мотать из стороны в сторону, а потом разобьет о прибрежные утесы. И она решила, что так история закончиться не может, что она, конечно же, умрет, да, но и он не должен остаться в живых, продолжать всех обманывать, жестоко присваивать себе чужие жизни.
Лин остановилась и обернулась к нему:
– Но чтобы твой план сработал, ты не можешь меня пристрелить.
Она внезапно бросилась на него и, словно когтями, впилась ему в лицо своими ногтями. Нападение было столь неожиданным, что пуля сама по себе вылетела из ствола в небо, а потом и оружие, описав дугу, исчезло в пучине. Стаи птиц с криками поднялись из своих гнезд в скальных уступах. Два силуэта рванулись к парапету, вокруг все завывало: ветер в пещере, лес, небо, гулкая пустота… И издали могло показаться, что это неистовый балет двух стремительных и зловещих танцовщиков из немого фильма. И когда один из них клонился, другой разворачивал его, и то один, то другой брал верх, и все начиналось сначала. Это напоминало какую-то эпическую схватку силы, отваги, даже инстинкта – до изнеможения, как схватка льва и леопарда, когда инстинкт может удесятерить желание жить – жить, чтобы выжить. Все продолжалось до тех пор, пока один из участников не опрокинулся за барьер безопасности, не покатился по поросшему кустарником головокружительному склону и не исчез в пустоте – словно мимолетный след падающей звезды.
Все было кончено, и вновь появились птицы, и оставшийся в живых задержался на мостках, положив ладони на перила и втянув голову в плечи, судорожно, как и его грудь, вздымающиеся от тяжелого дыхания.
Затем победитель побрел в сторону дороги и вскоре исчез в струях дождя.
И все смолкло, погрузившись наконец в вечную тьму.
