– Мы не можем, – невежливо перебил его Эйзенхарт. – Государственные интересы и все такое. Но вы можете связаться с профессором и пригласить его присоединиться к нам сейчас.
– Если дело только в этом, мы выпишем подтверждение, что эксперимент был вызван полицейской необходимостью, – добавил мистер Конрад. – Полагаю, это избавит вас от проблем. Думаете, это поможет, Эйзенхарт?
– Точно не помешает, – отмахнулся от него детектив, пытавшийся убедить Мортимера в необходимости провести ресуррекцию немедленно.
После некоторых споров Максим сдался и ушел наверх дозваниваться до профессора, в то время как мне выпала сомнительная честь готовить труп к попытке воскрешения. С помощью побледневшего Брэмли я перетащил тело в соседнюю комнату, обычно запертую и скрытую от посетителей. Мистер Конрад, взглянув, как мы стягивали лежавшее на столе тело ремнями, попросил позвать его, когда приготовления закончатся, и расположился в морге на стуле для посетителей. Эйзенхарт же с выражением откровенного любопытства на лице заглядывал через мое плечо.
– Всегда было интересно, чем вы тут занимаетесь, – признался он, увидев, как я прикрепляю провода к телу. – Значит, будете гальванизировать труп?
– Не только. – Я закрепил последний провод и объяснил: – Стимуляция грудо-брюшного нерва и диафрагмы поможет запустить вновь процессы дыхания, в то время как эти провода должны привести в действие мозговую активность. Но главное не это.
Проверив работу насосного механизма, я достал из холодильного ящика консервированную кровь.
– Теперь вы собираетесь делать ему переливание крови, – прокомментировал Эйзенхарт. – Неужели все так просто?
Я промолчал, устанавливая катетеры. Флакон с бесцветной жидкостью, появившийся из холодильного ящика следующим, вызвал у Эйзенхарта еще больше вопросов.
– Что это? Хлорид кальция? Адреналин?
Я пообещал себе, что не стану на него отвлекаться, пока не закончу, но не сдержался:
– Надеюсь, вы осознаете, что введение такого количества адреналина внутривенно приводит к летальному исходу?
– Правда? Я запомню, – пообещал Эйзенхарт и сделал пометку в блокноте. – В наше время так легко получить на него рецепт… Тогда что это, доктор? Неужели великий эликсир?
[12]
Подготовив все для инфузии, я ответил:
– Не знаю.
Разумеется, такой ответ только подогрел его интерес.
– Как так?
Пришлось начать издалека:
– За историю танатологии было перепробовано множество теорий. Но они ни к чему не привели. Та же гальванизация, о которой вы так презрительно отозвались… Несколько десятилетий назад мистер Юре считал, что подобным образом можно оживить человека, погибшего от удушения или утопления. Разумеется, этого было недостаточно: электрическое возбуждение мускулов приводит только к спазматичным движениям, которыми сейчас не обмануть даже простую публику. Первый настоящий прорыв случился семь лет назад: ученый из Гельветских Кантонов, ваш тезка, кстати, заявил, что узнал, как оживлять безжизненную материю. В его лабораторию попало тело человека, за сутки до того воскрешенного дроздами. Довольно ироничная ситуация: духи велели вернуть его в этот мир после аварии, чтобы спустя день он погиб под копытами понесшей лошади. Тогда впервые попытка ресуррекции увенчалась успехом: мужчина вернулся на тридцать девять секунд и успел назвать свое имя, прежде чем окончательно ушел в мир духов. После были проведены всевозможные анализы, чтобы понять, чем он отличался от предыдущих подопытных, и в его крови обнаружилось это вещество.
– И вы действительно не знаете, что это за раствор? Вы, должно быть, шутите! Как такое возможно?
Если бы Эйзенхарт подозревал обо всем невозможном, что даровали нам духи, он бы не удивлялся. Увы, бездушнику это было недоступно.
– Это невозможно. Лучшие химики мира бьются над загадкой этого вещества уже который год, и пока их вердикт неизменен: что бы это ни было, оно не может существовать. Ни один тест не смог еще дать определенных результатов. Если не верите, поинтересуйтесь на химическом факультете. Только дрозды знают, что это. Но они связаны клятвой и не могут сказать.
Закончив с насосом, я кинул взгляд на Эйзенхарта: у того был вид мальчишки, которому поведали сказку, и теперь он не знает, верить ей или нет. Я промолчал и не стал добавлять, что уверен: это вещество не имеет материальной, объяснимой природы. Восемь лет я проработал по соседству от шатра дроздов и ни разу не видел в их святилище медицинского оборудования. То, что они делали, как они воскрешали погибших, совершалось по воле духов, а не в соответствии с современной наукой. Оставив Виктора в одиночестве, я вышел в помещение морга.
– Все готово, – объявил я. – Можем начинать. Мортимер еще не вернулся?
Брэмли вызвался сходить за ним, и вскоре мы собрались вокруг стола. Я поместил в стоявший в изголовье фонограф новый восковой валик и отошел в сторону.
– Десятое марта тысяча восемьсот девяносто девятого года, три часа двадцать две минуты post meridiem. Попытка ресуррекции объекта N.N.18990302, идентифицированного как Яндра Хевель, – продиктовал я аппарату. – Причина смерти: массивная кровопотеря. Эксперимент проводится в присутствии Максима Мортимера, специалиста-танатолога, Роберта Альтманна, доктора медицины, а также представителей главного полицейского управления города Гетценбурга: детектива Виктора Эйзенхарта, сержанта Шона Брэмли и…
– Комиссара Альфреда Конрада, – подсказали мне.
– Код процедуры: Н42-е.
По моему сигналу Мортимер включил гальванический аппарат. Тело на столе зашевелилось. По мере увеличения напряжения движения становились все более выраженными, а когда стрелка прибора дошла до необходимой отметки, конечности трупа конвульсивно задергались. На его лице ярость, страх и экстаз сменяли друг друга со скоростью молнии. Краем глаза я отметил, как Брэмли сделал резкий шаг назад, едва не задев шкафчик с инструментами, а мистер Конрад посмотрел на труп с отвращением.
– Так и должно быть? – обеспокоенно прошептал Эйзенхарт.
– Да, – ответил я ему также шепотом. – А теперь помолчите.
Мертвец выгнулся дугой. Кожаные ремни затрещали, натянувшись до предела, но тут же ослабли: тело тяжело осело на столе. Мортимер выключил аппарат. В повисшей под каменными сводами подвала тишине зазвучало прерывистое дыхание.
– Яндра, – позвал я. – Яндра Хевель, вы меня слышите?
Человек, умерший более недели назад, повернул ко мне голову. На его лице застыло неопределенное выражение: левая половина будто пыталась рассмеяться, в то время как из правого глаза текли слезы.
– Яндра Хевель, – повторил я, – если вы меня слышите, дайте мне знак.
Неуверенно, словно впервые, мертвец кивнул. Я с беспокойством заметил, что его вновь начала бить крупная дрожь. Понимая, что отпущенное нам время в этот раз ничтожно мало и уже близится к концу, я повернулся к полицейским.
