«Так вот что такое семья, – мелькнула мысль. – Хвала духам, раньше я был избавлен от этого».
Я сделал глубокий вдох. Еще один. Успокоившись, перевел взгляд на Виктора. Тот смотрел в центр зала. Игроки сменились: к быку подсел новый желающий испытать удачу. Его огненно-рыжая шевелюра полыхала в толпе.
– Вы забудете об этом разговоре. И больше никогда не поднимете эту тему, – наконец велел я. – И что такое флеббы?
Эйзенхарт моментально обернулся ко мне.
– Значит ли это, что вы меня простили?
– Нет. Я понимаю ваши намерения, но оставьте их при себе. Так что же?
– Бумаги, – перевел Виктор.
Разумеется. Один из быков говорил о бумагах. Странное слово, не похожее ни на один из диалектов империи.
– На каком это языке?
Эйзенхарт задумался.
– Это не совсем язык. Скорее, арго. Редвельш. На нем говорят йенишы, вороны, воры – все, кто не совсем в ладах с законом. Эти двое… Они спрашивали вас о бумагах?
Я пересказал ему тот разговор.
– Зато теперь мы знаем, что документы не у них, – резюмировал Эйзенхарт, когда я закончил свой рассказ. – И знаем, что либо у нас, либо у вас завелся крот.
– Крот? – недоумевающе переспросил я.
– Доносчик, работающий на нанимателя Хевеля. Иначе с чего бы кому-то нападать на вас?
Эйзенхарт в задумчивости провел пальцем по краю столешницы.
– Кстати, откуда вы, говорите, шли, доктор? – сощурил он глаза.
Второй раз за вечер я продиктовал адрес.
– Каким ветром вас туда занесло?
– Каким ветром может занести мужчину в отель с почасовой оплатой?
Эйзенхарт оживился.
– Неужели дама? А вы все-таки не совсем потеряны для этого мира, – перехватив мой взгляд, он прикусил язык. – Познакомите?
– Она вдова, – сухо проинформировал его я. – И в данный момент в трауре.
Эйзенхарт снова потер столешницу и вздохнул.
– Ладно, шутки в сторону. Я расскажу вам об этом деле. Что смогу. Не думаю, что к вам пошлют других, но… Мне будет спокойнее, если вы узнаете, во что ввязались.
Ввязался? Для меня участие в этом деле выглядело иначе.
– Яндра Хевель был наемным работником, если можно так выразиться. Тут запугать, там вернуть должок, обокрасть или забить до смерти… Широкий профиль, что нечасто на самом деле встречается среди преступников. За пару громких дел его объявили в розыск в Среме, а когда не нашли – лишили гражданства. С тех пор Яндра заметно вырос в бизнесе. Кочевой образ жизни пошел ему на пользу, слухи о нем разлетелись по всему материку, дела становились всё громче… Несколько лет назад он осел в империи, перемещаясь с одного острова на другой. Начал, как все, в столице, потом прошелся по вашей малой родине и в итоге оказался в славном герцогстве Лемман-Клив, где под фальшивыми документами устроился шофером к одному высокопоставленному лицу в министерстве энергии. Уж не знаю, где он взял необходимые рекомендации, его должны были проверять… Все документы, касавшиеся его, исчезли в ту же ночь, когда пропало содержимое сейфа его официального работодателя.
– Бумаги, о которых меня спрашивали, – пробормотал я.
Эйзенхарт кивнул.
– Хевель был достаточно умен для быка и хорошо спланировал ограбление. Каким-то образом узнал, когда у сэра – назовем его сэром Б. – на одну ночь останутся дома важные документы. Никаких свидетелей – он заблаговременно усыпил всех домочадцев сэра Б. Никакого шума сигнализации, хотя домашний сейф был подключен к новейшей электрической системе защиты. Все просто легли спать, а наутро обнаружили исчезновение документов. И шофера.
– Что было в тех документах? – спросил я.
– Этого я вам сказать не могу.
Это и не требовалось. Министерство энергии. В Лемман-Кливе у него было только одно дело, достаточно громкое, чтобы его можно было назвать политическим.
– Государственный нефтепровод?
Взгляд, которым смерил меня Эйзенхарт, подсказал, что я на правильном пути.
До сих пор транспортировка нефти и нефтепродуктов в империи осуществлялась преимущественно по морю, что создавало определенные неудобства. Поэтому, по слухам, правительство работало над созданием государственного нефтепровода. Чудовища, которое окутало бы своей сетью всю империю, не зависело бы от сезона (тот же Лемман-Клив, обладавший крупнейшим месторождением нефти за пределами колоний, был труднодостижим для танкеров зимой) и погоды на море и было бы способно ускорить поставки топлива для армейской техники в несколько раз. Грандиозный проект на грани возможностей современной науки дал бы империи неоспоримое преимущество в колониальной войне.
Я аккуратно стряхнул с перчаток стеклянную пыль. Это было не то дело, в котором я бы хотел участвовать. Слишком высоки ставки.
– Хевель будто испарился в воздухе, – продолжил Эйзенхарт. – Теперь-то мы знаем, что все это время он был мертв. Но возникает вопрос: где тогда документы? У кого? И кто нанял его, чтобы их заполучить?
Поднявшийся в зале шум заставил нас отвлечься. Обернувшись, мы увидели, как рыжий поднялся из-за стола. Его последний противник остался сидеть, баюкая у груди неестественно согнутое запястье.
– Такую же победителю, Магда, – подозвав подавальщицу, Виктор постучал по бутылке с виски. – И еще один… Нет, два стакана сюда.
– Это и есть ваш друг, которого мы ждем? – поинтересовался я, когда женщина убежала выполнять указания.
– Наш друг, – поправил меня Эйзенхарт. – Вы с ним прекрасно знакомы.
Рыжий убрал волосы под кепку и, переговорив с подавальщицей, отправился в нашу сторону. Пока я гадал, кто бы это мог быть, по дороге его по-дружески толкнули плечом, и он рассмеялся, подняв голову к собеседнику. С удивлением я узнал его. К нам шел Шон Брэмли, сержант гетценбургской полиции, родственник и подчиненный Эйзенхарта.
Глава 6
Доктор
В рабочей куртке и грубых штанах из парусины, с походкой вразвалочку и рыжими вихрами, торчавшими из-под мятого козырька (и это вместо его обычной набриолиненной прически!), он ничем не отличался от так называемой рабочей молодежи, кучковавшейся в последние годы на митингах. Он совершенно сливался с занявшей центр зала компанией, да и держался в ней гораздо свободнее, чем в полиции, где от смущения заикался и через слово вставлял почтительное «сэр». Гораздо… естественнее. Что не могло не наводить на определенные мысли.
– Сэр? – это впечатление, впрочем, тут же исчезло, стоило Шону подойти к нашему столу и замереть у него с распахнутым в изумлении ртом. – Ч-что вы здесь делаете? В таком виде?
– Небольшая неурядица, – ответил за меня Эйзенхарт, хлопая по стулу рядом с собой. – Садись. Будешь так маячить – привлечешь внимание.
