Я отвлекся на стайку девушек в ярких платьях – еще один цветник посреди города – и пропустил, как ко мне подсел Эйзенхарт.
– Неплохо выглядите, – одобрил он. – Уже не напоминаете мертвеца, как при первой нашей встрече. Должно быть, ваша вдовушка неплохо на вас влияет.
– Кто? – не понял сперва я. Появление Виктора заставило меня оторвать взгляд от окна. – Мы расстались.
– Случайно не потому ли она открывает новую выставку в галерее Корригана? Говорят, ничто так не вдохновляет, как разбитое сердце. Два ванильных ростбифа, – заказал Виктор подоспевшему официанту, прежде чем я успел возразить.
– Сомневаюсь, что сумею оценить сочетание, – мрачно заметил я.
Эйзенхарт только хмыкнул.
– Дайте-ка угадаю: вы опять собирались взять пирог с почками? Так вы никогда не поймете прелесть местной кухни.
– Возможно, я не хочу ее понимать, – возразил я, на что Эйзенхарт перегнулся через стол и сочувственно похлопал меня по плечу.
– Трудный день на работе? Расслабьтесь, ростбиф будет с чесноком.
Это не слишком успокаивало.
– Тогда почему он называется ванильным?
– Потому что чеснок – ваниль для бедняка, – туманно пояснил кузен. – Но, если это не дело рук леди Нэтли, даже не знаю, чем еще объяснить ваш цветущий вид. Может быть, спорт? Я слышал, вы записались в клуб по савату.
– Слышали? Или опять установили за мной слежку?
В его глазах мелькнула озорная искра.
– Слышал. Коллеги жаловались. Говорят, жестоко бьете.
– Если хотите, можете прийти и убедиться лично, что все происходит в рамках правил, – сухо заметил я.
– Что вы! – Эйзенхарт комически взмахнул руками. Я отметил, как он поморщился от боли при этом. – В мыслях не было. Но все-таки воздержусь. Драк мне на работе хватает.
Воспользовавшись моим молчанием, он завел речь о городских новостях. А я подмечал остальные симптомы. Бледные истрескавшиеся губы. Испарина. Едва заметно дрожавшие руки. Речь, утратившая обычную живость.
Не так давно благодаря Эйзенхарту я понял, каково это, когда о тебе волнуются.
Теперь он решил показать мне, каково это – самому бояться за чужую жизнь.
К сожалению, на своем примере.
Родившись без души и покровительства духов, Эйзенхарт, сам того не осознавая, был огромной занозой для мироздания. Одно его существование нарушало правильный ход событий. Для Вирд он был лишним – и опасным – человеком.
Поэтому Вирд избавлялась от подобных ему.
– Полагаю, спрашивать, стало ли вам лучше, бесполезно? – перебил я его.
Едва ли это можно было назвать невежливостью. Мы оба знали, по какой причине сюда пришли – не ради разговоров о кулинарии и грядущей майской ярмарке. Эйзенхарт лишь пожал плечами. Ответ был очевиден: в его ситуации улучшение стало бы чудом.
Я вынул руку из кармана пиджака и положил таблетки на стол. Флакон из оранжевого стекла прокатился по лакированной поверхности, пока Эйзенхарт не поймал его.
– Не больше четырех в день. Если не поможет, придете ко мне.
Глава 2
Доктор
– Войдите.
Не отрываясь от проверки работ, я махнул посетителю, чтобы он сел в кресло напротив. На некоторое время в комнате воцарилась тишина, прерываемая только скрипом перьевой ручки. Потом поверх страницы лег знакомый мне пузырек.
– Не действуют, – виновато пояснил Эйзенхарт, когда я поднял на него глаза.
– Понятно.
Отложив чтение, я достал из нижнего ящика стола футляр с инструментами и шкатулку, которую уже несколько недель держал наготове, с тех пор как Эйзенхарт пришел ко мне за помощью.
– Что это? – напрягся Виктор при виде ампул с прозрачной жидкостью.
– Морфий.
– Как полицейский, я должен узнать, откуда он у вас.
– Как полицейский, вы должны пойти к настоящему врачу, а не ко мне, – заметил я. – Убрать?
Вопрос вышел несколько издевательским: я представлял, каково сейчас Эйзенхарту. Много времени на размышления ему не потребовалось.
– Не надо.
Моральные терзания по поводу нарушения закона никогда не были его сильной стороной. Тем более сейчас. В качестве компенсации за бестактность я достал из портмоне аптечный рецепт.
– Как видите, все законно.
– Отделение военной психиатрии? – прочел он надпись на штампе.
– Травмы способны вызвать дестабилизацию дара.
Мне вспомнилась ядовитая земля, окружавшая руины поместья. Голая, словно выжженная почва на месте вересковых пустошей. Черные остовы дубов.
А еще – пустая палата, в которой я очнулся после взрыва.
– И морфий помогает?
– Многие наркотические вещества подавляют дар.
Морфий. Опиум. Кокаин. Даже алкоголь после определенного количества. Оно и к лучшему: нет человека опаснее, чем тот, что не контролирует себя.
– Никогда бы не подумал. Вы не похожи на морфиниста, – пояснил кузен последнюю фразу.
– Я не принимаю. Нет необходимости.
Виктор покосился на меня.
– Ваше министерство считает иначе, раз постоянно обновляет рецепт. Почему такая дозировка? Даже моих скудных познаний в медицине хватает, чтобы понять, что она слишком высока.
– Вы никогда не перестаете задавать вопросы? – заинтересовался я. – Это профессиональное или личная черта?
Впервые за этот месяц я увидел на его лице слабую улыбку. Поднявшись из-за стола, я подошел к книжному шкафу и достал старый справочник. Раскрыл на главе о змеях и положил перед Виктором.
– Это еще зачем?
– Здесь описываются характерные физиологические различия, свойственные людям с определенным даром. Надеюсь, это отвлечет вас от следующих вопросов. Давайте руку. Другую, этой займемся позже, – я закатал рукав его рубашки и достал жгут. – Умеете делать внутривенные уколы?
– Как-то не приходилось.
– Значит, будете звать меня. Номера телефонов у вас есть. Звоните, когда потребуется…
Эйзенхарт кивнул, не отрываясь от книги.
– Вы меня слышите?
– Тут написано: частичная либо полная невосприимчивость к наркотическим веществам, включая кофеин, этанол, никотин, ареку и кат, а также к ядам растительного и змеиного происхождения. Получается, вас и отравить нельзя?
Как отравить человека, который и сам – отрава?
– Можете попробовать, – предложил я.
– Спасибо, откажусь. Матушка не простит, – Эйзенхарт поморщился, когда игла прошла сквозь кожу. – Чего еще я о вас не знаю, док? Я успел заметить, что вы не самый разговорчивый человек. Но, когда дело касается вас, становитесь и вовсе потрясающим молчуном.
