– Что за?.. – озвучил Виктор свои мысли.
– Похоже, Маркус-Волк переменил свое решение.
– Угу, – недоверчиво отозвался Эйзенхарт. – Как же.
Профессия, впрочем, не позволила ему долго находиться в замешательстве. Сложив имевшиеся факты, он быстро вычислил виновника произошедшего.
– Откуда ты знал?
– Знал что?
– Сегодня ты спросил, точно ли мне еще нужен морфий. Откуда ты знал?
– Просто предположил, – пожал я плечами. – Ты не звонил утром и выглядишь гораздо здоровее, чем в последние недели.
Хлопнула дверь, и нам пришлось прервать разговор, но я подозревал, что Виктор еще вернется к этой теме. От допроса меня спас один из коллег Эйзенхарта. Молодой, деревенского вида, с длинной встрепанной шевелюрой цвета соломы и внимательными голубыми глазами, он обвел нас полным любопытства взглядом, хмыкнул и прислонился к стене.
– Альберт Штромм, – представил мне его Виктор. – Наш самый ценный и незаменимый сотрудник: полицейский и полицейская собака в одном лице. Шучу, Берт, не обижайся.
– Я помню, – взгляд, которым я ответил детективу Штромму, нельзя было назвать полным симпатии.
– В самом деле? – поразился Эйзенхарт.
Его реакция меня неприятно задела.
– Почему тебя это удивляет?
– Да потому что ты первый месяц только делал вид, что мое имя знаешь. А Берта видел всего раз.
– Только одну неделю, – возразил я.
На самом деле Эйзенхарт угадал, но признаваться в этом я не собирался. В свое оправдание могу сказать, что детектива Штромма, в отличие от Виктора, я встретил не в первые месяцы после приезда, которые прошли для меня словно под наркозом. И Эйзенхарт никогда не сидел по ту сторону стола в допросной комнате, источая угрозы.
А никто не запоминает угрозы так хорошо, как змеи.
Виктор не стал спорить и пожал плечами.
– Берт, зачем ты меня искал?
– Вообще-то я искал его, – протянул детектив, по-хамски тыча в меня пальцем. – Но это даже хорошо, что вы оба здесь.
Мы с Эйзенхартом переглянулись.
– Его?
– Меня? Зачем?
– Чтобы спросить о леди Амарантин Мерц.
У меня появилось нехорошее предчувствие.
– Что с ней?
Глава 17
Доктор
– Что с Поппи?
– Мертва, – бросил полицейский. – А почему – вы мне скажите. Вами там все пропахло.
В первую нашу встречу мне довелось узнать, что детективу Штромму достался один из самых ценных даров – пять чувств, превышающие человеческие многократно. Он слышал дыхание и биение сердца, находясь на другом конце комнаты. Чувствовал запах человека… И, как выяснилось, запоминал. Действительно, полицейская собака: найти по запаху человека, которого видел несколько месяцев назад.
– Там – это в отеле? – уточнил я.
– В номере.
За моей спиной Эйзенхарт присвистнул.
– Мы встретились вчера за ужином, – пояснил я специально для него.
Детектив Штромм насмешливо фыркнул:
– Так это в высших кругах называется?
– Знаешь, док, для человека, который постоянно ноет, что все кончилось, у тебя удивительно бурная жизнь, – меланхолично заметил Эйзенхарт. – Как тебе это удается? Я вон с девушкой полгода не могу помириться, от тебя уже про вторую слышу.
– Я не ною, – огрызнулся я и переспросил: – Сколько вы в ссоре?
– Месяцев семь? – посчитал в уме Виктор. – И три недели.
И он продолжал на что-то надеяться? Если так, то его непробиваемая уверенность в себе была еще хуже, чем я думал. Однако сейчас было неподходящее время для шуток. Вспоминая прошлый вечер, я достал портсигар и закурил. Сложно было осознать, что Амарантин мертва.
– Детектив, – окликнул я Штромма. – Как это произошло?
Он тотчас повернулся ко мне, собранный и сосредоточенный.
– Посреди ночи леди Мерц набрала ванну, легла в нее, взяла в руки бритву и перерезала себе вены на запястьях.
– Ого! – оценил Эйзенхарт и словно между прочим спросил: – Как, ты сказал, прошло свидание?
Глупая шутка.
– Хорошо, – я холодно посмотрел на Виктора. – Но даже если нет, это не повод покончить с собой.
В это было не сложно поверить – невозможно. Когда я покидал Поппи, ничего в ее настроении не говорило о том, что она задумывается о суициде. А учитывая, что у Эйзенхарта уже было два самоубийства, оказавшихся не вполне самоубийствами…
– Могу я ее увидеть? – попросил я.
Полицейские переглянулись, и пес пожал плечами, позволяя. Хорошо, значит, я все-таки не был подозреваемым в этот раз.
Верхний этаж «Эклата», где Поппи жила после женитьбы брата, перекрыли. Дверь в номер, напротив, была широко распахнута, открывая взгляду интерьер: странную смесь роскоши и вульгарности, красные пол и портьеры, бархатный балдахин над кроватью и гигантского размера ванну, старомодно размещенную посреди спальни.
Тело Амарантин вытащили из ярко-розовой воды и перенесли на кровать. Поппи лежала там же, где накануне вечером, но контраст не мог быть более разительным. Странно видеть ее такой: в ушах еще стоял ее смех, живой и глубокий. И вот она была, накрытая простыней, холодная и безжизненная. Мертвая. Я не удержался и провел рукой по ее волосам.
Красное дерево и спелая вишня. Смерть еще не успела изменить их отлив. В отличие от лица. Черты заострились, молочно-белая кожа стала еще бледнее. Однако сейчас было не до сантиментов. Я откинул простыню и принялся за осмотр. Доказательства моей правоты долго искать не пришлось.
– Это убийство.
– Мы догадываемся, – сообщил Эйзенхарт, с любопытством наблюдавший за мной.
– Ты не понял. Леди Хэрриет приняла снотворное сама. Мисс Лакруа тоже, возможно, лишила себя жизни самостоятельно. Но Амарантин не брала в руки бритву. Ее убили.
Я вновь посмотрел на ванну, стоявшую на позолоченных львиных лапах посреди номера, и прикинул количество крови, окрасившей воду в такой насыщенный оттенок.
– Никаких следов борьбы. Все, что вы найдете, – это частицы кожи у нее под ногтями. Мои. К ее смерти они не относятся. Она не сопротивлялась, потому что ее опоили. Вскрытие покажет, какой наркотик использовал убийца. Потом кто-то дождался, пока она потеряет сознание. Перенес ее в ванну, которую наполнил горячей водой, даже слишком горячей, судя по следам на коже. Возможно, надеялся, что время смерти определят как более позднее. И вскрыл ей вены. Она умерла от потери крови. Учитывая, что я ушел до десяти, Амарантин предупредила, что в десять у нее назначена встреча… Я не узнавал с кем, – ответил я, прежде чем Виктор успел задать вопрос. – Я бы сказал, смерть наступила немного позже полуночи. Вероятно, между полуночью и часом ночи.
