– Я бы уехал. Хотя бы на время, в надежде, что за мое отсутствие этот человек забудет обо мне.
– Я уже пыталась уехать, – печально усмехнулась леди Эвелин. – Помните, как мы познакомились? Но, похоже, мое место здесь. Хотя… Я слышала, Вейд очень красив в это время года.
– Так и есть.
Зеленые холмы, лазурно-синяя вода, в которой отражается такое же яркое небо, и молочно-белая полоса песчаного пляжа. Вейд был изумителен летом и не зря собирал в это время тысячи туристов со всей империи, но я боялся, что это послужит леди Эвелин слабым утешением.
– Кстати, – спохватился я, – Эйзенхарт просил вам передать.
– Детектив Эйзенхарт? – удивилась она, принимая завернутый в бумагу сверток.
Я сам удивился, когда Виктор заглянул ко мне утром на работу и спросил, не собираюсь ли я опять к Гринбергам. У меня не получилось спросить, что в посылке, – он удрал, впихнув мне сверток в руки, – поэтому теперь я с любопытством наблюдал за тем, как леди Эвелин ее разворачивала.
Под оберткой, перевязанной пестрой тесьмой, оказалась широкая колба с одним-единственным цветком тигровой лилии. Где только Виктор добыл ее в мае? Обычно сезон для этого сорта начинался в конце лета. Про себя я порадовался, что кузен все-таки вспомнил о правилах хорошего тона.
И, разумеется, леди Эвелин оказалась права, Эйзенхарт даже не подумал подписать подарок. Я собрался было обратить ее внимание на это обстоятельство, но слова застряли у меня в горле. Я никогда не видел у нее такой широкой улыбки. Да что там, я не был уверен, что видел у кого-либо выражение такой яркой, совершенной радости.
– Если бы я знал, что вы так любите лилии, обязательно принес бы их вам, – наконец сумел сказать я.
Леди Эвелин подняла на меня счастливые глаза:
– Не люблю. Но помню, что они означают
[30].
