С самого начала было понятно (и этому не требуется дальнейших доказательств): среди гуманитариев полно незаурядных людей. Личности, которые были не похожи на остальных и поднимали свою непохожесть на щит, судя по всему, более экстравертны, чем представители естественных наук, которые с большим удовольствием провели бы поединок, с головой накрывшись лабораторным халатом. В их лагере есть те, кто родился не в свое время: слишком рано, как Оскар Уайльд, или слишком поздно, как Людвиг II. Они неизбежно оказывались в хит-листе безумцев от искусства, на которых смотрели косо. А потому быть оригинальным так тяжело. Грань между эксцентричностью и безумием тонка, но также тонка она и между гениальностью и сумасшествием. Самые умные, творческие, нестандартные умы чаще всего устроены совершенно иначе, не так, как большинство. Наиболее яркие боксеры, конечно, отстаивают цвета гуманитарных наук. И публика на их стороне.
Второй раунд
Высечено в камне, или Истины, известные всякому
От cogito до Фауста
Формулу E = mc2 зачастую используют в качестве доказательства того, что естественнонаучные формулы известны широкой общественности. Что ее вывел Эйнштейн и что самого Эйнштейна знают все. Но что именно выражают формулы, в том числе и эта, известно далеко не каждому (вопрос о значении составляющих ее величин, скорее всего, заставил бы покраснеть большинство пассажиров среднестатистического вагона метро). Что же могут предложить гуманитарные науки? Никаких чисел, никаких периодических элементов и знаков равенства — ничего такого, что нужно затвердить наизусть. Уж не стоит ли с ходу признать их проигравшими этот раунд?
Не стоит торопиться. Среди гуманитариев найдется и для этого случая парочка тяжеловесов. Формулы — это конкретные, весьма значимые элементы, за которыми закреплен особый смысл. Они выражают строго определенные понятия и принципы, устанавливают связи или приводят нас к результату. Это если взглянуть на словарное значение. И как раз в этом месте в игру вступает литературоведение. Поскольку обороты речи есть не что иное, как формулы. Язык, самый элементарный и доступный инструмент человечества, наполнен такими формулами, которые были отчеканены великими писателями, философами, теологами и поэтами за последние несколько веков. Так присмотримся же повнимательней, чем пудель начинен
[1], и поищем жесткий каркас в гуманитарном облаке!
Едва миновав вводные абзацы, мы подходим вплотную к подлинной звезде мировой литературы, к великому из великих — Иоганну Вольфгангу фон Гёте (1749–1832). Как теперь вообще уместить противника на ринге? Остается только разводить руками: уже само имя и значение писателя занимают почти все пространство между канатами. Вероятно, все так или иначе слышали о его «Фаусте» или, быть может, даже уже прочли его. Или по крайней мере начали. Самое известное произведение Гёте изобилует оригинальными и афористичными цитататами («Мгновенье! / О как прекрасно ты, повремени!»
[2]). Может, потому что они до сих пор уместны («В том, что известно, пользы нет, / Одно неведомое нужно».), а может, потому что универсальны («Но две души живут во мне, / И обе не в ладах друг с другом»). Чуть менее очевидно то, что и повседневная немецкая речь пронизана цитатами из Гёте. Так, в уста Мефистофеля (злого духа, искушавшего Фауста) классик, например, вкладывает оборот «серая теория»
[3]. Немцы, обнаружив подлинную суть вещей и желая это обсудить, частенько восклицают: «Вот, значит, чем был пудель начинен!»
[4], подражая Фаусту, который произносит эти слова, когда преследовавший его черный пудель вдруг обращается в злого духа Мефистофеля и тем самым выдает свое подлинное «я».
Словосочетание «вопрос Гретхен»
[5] также нередко встретишь. Гретхен, или Маргарита, спрашивает Фауста: «Как обстоит с твоею верой в Бога?» Это очень важный для нее момент, она хочет выяснить нечто очень существенное для себя. Точно в таком же значении выражение употребляется и сегодня. Оно указывает на более глубокий смысл, на главную проблему. Часто под это определение попадают вопросы, ответить на которые нелегко или которые переводят дело в новую, трагическую плоскость. Они хороши, чтобы сбить оппонента с толку — задумавшись, он уже не так хорошо будет держать оборону в словесной дуэли.
Обратимся же теперь к Фридриху Шиллеру (1759–1805), молодому коллеге Гёте. Он ступает на ринг едва слышно, его манеры отличает куда большая скромность. Однако и его по праву считают литературным исполином и по-прежнему выражаются его словами. Так, строку из «Вильгельма Телля» — «Утесистой дорогой он пойдет»
[6] — цитируют, когда хотят предупредить о надвигающейся угрозе или указать на небезопасность предприятия. Фрагмент из его «Песни о колоколе» — мудрое и вневременное наставление в душевных делах: «И тот, кто друга выбирает, / Пусть сердцем сердце проверяет, / Ведь грезам — день, слезам — года»
[7]. Правда, сегодня в шутку вторую строку стихотворения немного изменяют — на «Пусть смотрит всласть по сторонам»
[8], что так актуально в эпоху «Тиндера». «Тут узнаю своих я паппенгеймцев»
[9], — говорит Валленштейн в драме «Смерть Валленштейна» полку графов из Паппенгейма, которые остались верны ему, тогда как остальные принимали его за предателя. И сегодня это выражение используется в отношении людей, которым доверяют и от которых не ждут подвоха. Оттуда, из «Валленштейна» (часть «Пикколомини»), также цитата «Какой же, в двух словах, смысл речи всей?
[10]» Этими словами Квестенберг обрывает длинную хвалебную речь Буттлера. Из чего мы делаем вывод, что нетерпеливость совсем не современный феномен.
До сих пор актуальна и другая фраза из Шиллера, произнесенная Гертрудой Штауффахер, персонажем пьесы «Вильгельм Телль»: «Зрение разумному дано!»
[11] Она довольно неприметна с литературной точки зрения, однако прочно вошла в посвседневный обиход. Уже много лет этот оборот помогает изящно выразить отношение к элементарной бытовой ситуации в любом контексте, ведь смысл его прозрачен и понятен каждому.
