– Терпеть не могу бренди, – возразила Жюли.
На мгновение в ней снова проснулся здоровый бунтарский дух.
– Выпьешь как миленькая. – Я приподняла крышку плиты и водрузила чайник на конфорку. – А еще тебя ждет грелка в постель и суп или что-нибудь в том же роде, как только я тебя туда препровожу. – Я оглянулась на Адама. – Вот уж не удивляюсь я этому обмороку; маленькая глупышка наотрез отказалась от ужина, после того как попала в аварию и в пух и прах разругалась с Коном. Жюли, с вечера осталось немного бульона. Ты поешь? Было очень вкусно.
– Если честно, – созналась Жюли, мало-помалу выходя из роли смертельно больной, – с удовольствием.
– Тогда допивай бренди, пока я подогрею бульон, а потом я уложу тебя спать.
Если Адам и расслышал этот более чем прозрачный намек, то не подал и виду. Когда я вернулась с кастрюлькой бульона, он беседовал с Жюли.
– Вид у вас уже получше. А как самочувствие?
– Со мной абсолютно все в порядке, только вот есть хочется.
– Вы не ударились при падении? Ничего не ушибли?
– Вроде бы нет. Я… я ничего такого не чувствую. – В порядке эксперимента Жюли потыкала себя в бок, а затем улыбнулась своему спасителю. – Похоже, жить буду.
Ответной улыбки не последовало.
– Тогда не могли бы вы нам объяснить, отчего сказали, будто кузен хотел вас убить?
Я с грохотом водрузила кастрюльку на плиту.
– Не думаю, что Жюли сейчас в состоянии говорить на эту тему. Я видела, что произошло, и…
– Я тоже видел. А также слышал ее слова.
Неумолимый взгляд его, отливающий сталью, встретился с моим над головой Жюли; голос звучал враждебно. Девушка быстро переводила глаза с меня на Адама и обратно, и даже в тот момент я испытала мимолетный приступ жалости при мысли о погибшем детском романе.
– Похоже, тебя всерьез волнует, как бы помешать ей высказаться, – заметил Адам.
– Ты уже слышал, что произошло, – твердо возразила я, – и сейчас обсуждать дело незачем. Если мы станем тут слишком много шуметь, того и гляди потревожим дедушку, а уж ему-то довольно треволнений на один вечер. Рассказ Кона в основе своей соответствует истине – я-то знаю. И последняя его часть – скорее всего тоже, я в этом почти не сомневаюсь. Жюли увидела Кона, испугалась от неожиданности, потеряла сознание. Я лично готова поверить, что именно так все и было.
– Вот уж за тебя-то я не сомневаюсь, – отозвался Адам, и Жюли тотчас же обернулась на непривычные интонации.
– Да ради бога! – возмутилась я. – Уж не пытаешься ли ты выставить это как попытку убийства?
Жюли еле слышно вздохнула:
– Аннабель…
– Все в порядке, родная. Я помню, что ты так и сказала, но ты ведь сама не сознавала, что говоришь. Он напугал тебя до полусмерти, и неудивительно: этакий темный силуэт среди деревьев… А теперь, если ты готова…
– Будь добра, позволь своей кузине самой рассказать, – вмешался Адам.
Несколько секунд я неотрывно смотрела на него.
– Хорошо же. Жюли?
Жюли робко взглянула на него.
– Но это правда, – заверила она. Озадаченная, неуверенная нотка в ее голосе только прибавляла убедительности словам девушки. – Я и в самом деле сказала, будто Кон пытался убить меня, и я… наверное, я и впрямь так подумала на какое-то мгновение, хотя почему, объяснить не берусь. – Жюли умолкла, сосредоточенно свела брови. – Но на самом деле все случилось ровно так, как сказал Кон и Аннабель тоже… Я не лгу, мистер Форрест, честное слово, не лгу. Он… он до меня и пальцем не дотронулся. Знаю, это звучит глупо, но я бы ни за что не потеряла сознания, если бы не авария, да вдобавок у меня и крошки во рту не было… а когда я вдруг его увидела, когда он нежданно-негаданно выступил из темноты… – Девушка неуверенно улыбнулась. – Глядя правде в глаза, я и впрямь его слегка побаивалась, потому что наговорила ему страшно обидных слов, и… все, больше ничего не помню.
– Ты хочешь, чтобы мистер Форрест позвонил в полицию и сообщил о случившемся? – спросила я.
– В полицию? – Глаза ее расширились. – Это еще зачем?
– На случай, если Кон и впрямь намеревался убить тебя.
– Кон?! Аннабель, ты что, спятила? Неужто ты и вправду думаешь…
– Нет, милая, нет. Но сдается мне, мысли мистера Форреста работают именно в этом направлении. Он швырнул Кона в кусты.
– Взаправду? – потрясенно переспросила Жюли и тут же, как ни прискорбно, захихикала. – Ох, боже мой, спасибо вам огромное, но… бедняга Кон! В следующий раз он и впрямь попытается зверски меня порешить, и я его не осуждаю!
Я не смела поднять глаза на Адама.
– Родная моя, тебе давно пора наверх, к себе, и, пожалуйста, ни единого звука! Адам, мне отчаянно стыдно, что мы втравили тебя в… Боже милосердный, суп!
Суп с тихим шипением стекал по кастрюльке на безупречной чистоты плиту.
– Ох, Лизина плита… А супу вообще кипеть не полагается! Вот вам и мораль: стряпню и мелодраму лучше не смешивать! – Я схватила тряпку и принялась яростно оттирать эмаль. – Все эти разговоры об убийстве… Адам, мне очень жаль…
– Забудьте. – Лицо его превратилось в бесстрастную маску. – Пожалуй, мне пора. – Он обернулся к Жюли. – Надеюсь, утром вы будете в полном порядке. – Затем ко мне: – Надеюсь, суп еще съедобен, несмотря на мою в высшей степени неуместную помощь.
Дверь бесшумно закрылась за его спиной.
– Аннабель! – окликнула меня Жюли. – Как думаешь, он хотел сказать гадость?
– На все сто уверена, что хотел, – подтвердила я.
Пустое холодильное помещение сияло чистотой. Недавно вымытые полы еще не до конца просохли и тускло поблескивали под ярким, резким светом голых лампочек. Холодно мерцал алюминий, стерильной белизной отсвечивала эмаль. Внутри не было ни души, и ровный гул машин еще больше усиливал ощущение пустоты и заброшенности.
Я переступила через виток черного шланга и заглянула в открытую дверь подсобки. И там тоже слепяще-резкий свет заполнял пустоту.
– Кон?
Тишина. Я прошла по влажному полу и повернула рубильник. Машины встали. Нахлынуло безмолвие: густое, вязкое, жуткое. Где-то протекал кран, капли настойчиво барабанили по металлу. Я вернулась к дверям и потянулась погасить свет. Шаги мои звучали неправдоподобно, устрашающе громко, и столь же пугающе оглушительно щелкнул выключатель. Я вернулась в холодильное помещение.
Неслышно появился Адам – и остановился в дверях. Я застыла на месте. Сердце мое неровно заколотилось. Я так устала, что в лице у меня, верно, не осталось ни кровинки: ни дать ни взять, уличенная преступница! Я не произнесла ни слова.
– Укрывательством занимаешься? – помолчав, осведомился Адам.
