— Да?
В его голосе сквозило приятное удивление при виде молодой женщины. Когда Сакаи показала ему удостоверение, выражение его лица не изменилось.
— Младший инспектор Сакаи. Первый отдел.
— Я Горо Онага. Присаживайтесь.
На столе Онаги стояли подписанные фотоснимки Жан-Мари Ле Пена и Саддама Хусейна — лицом к посетителю. Еще на одной сам Онага по-дружески обнимал бывшего министра безопасности. Над его головой висел огромный портрет мужественного красавца Юкио Мисимы, глядевшего прямо на любого входящего в кабинет. Он был изображен с руками скрещенными на груди, а ниже приводилась одна из его мрачных, загадочных фраз:
ТЫ МОЖЕШЬ ДОСТИЧЬ ИСТИННОЙ
ЧИСТОТЫ, ЛИШЬ ЕСЛИ ПРЕВРАТИШЬ
СВОЮ ЖИЗНЬ В ПРЕКРАСНУЮ СТРОФУ, ПИСАННУЮ КРОВЬЮ
— Первый отдел?
— Отдел убийств, господин Онага.
Он наигранно вытаращил глаза и откинулся на спинку стула.
— Чем же я могу вам помочь, младший инспектор? Сакаи обвела жестом кабинет:
— Чем вы тут занимаетесь?
— «Ниппон Кумиай» хранит исконный характер нации.
— Понятно.
Ее взгляд остановился на длинной напольной вешалке, на которой висели майки и ветровки разных размеров — и на всех красовалась эмблема «Ниппон Кумиай».
— Вы пришли, чтобы спросить меня об этом?
— Думаю, вы знаете ответ на свой вопрос, господин Онага. Мне просто любопытно… что у вас за организация. А то много чего болтают.
Он наклонился вперед; его физиономия сияла от восторга.
— А можно спросить, что именно?
— Что вы стремитесь оправдать участие Японии во Второй мировой. И отрицаете ее военные преступления.
— Что я отрицаю, так это ненависть к себе. Я отрицаю самобичевание, которым грузят в школе наших детей. Я отрицаю Конституцию, навязанную нам Америкой. Мягкотелость и отсутствие патриотизма у нашей молодежи. И я не единственный, кто ставит под вопрос «общепринятые» представления о нашей истории.
— Понятно.
— Кажется, вы мне не верите, инспектор.
— Профессиональная болезнь.
Онага рассмеялся, но в его глазах мелькнула обида на ее колкость.
— Зайдите в любой книжный — вы найдете в свободном доступе литературу всякого сорта о роли Японии в войне и так называемых «преступлениях». На Западе это вызвало бы шок, возможно, даже запрет. Но мы невидимы для Запада. Так чего притворяться? Почему другие должны диктовать, что нам делать? Простите, но у меня есть право определять характер собственной нации по своему усмотрению.
Сакаи наклонилась вперед, взяла одну из фотографий в рамке и стала ее рассматривать. Большая компания кумиайцев улыбалась, стоя на фоне бейсбольного поля. Очевидно, на мероприятии в рамках тимбилдинга.
— Как интересно, господин Онага. Конституция, которую вы так легко отвергли, защищает как раз вашу идеологию.
Онага издал неприятный смешок, словно встряхнул мешочек со стеклянными шариками.
— Мы живем в марионеточном государстве, инспектор Сакаи. И моя группировка добивается независимости от него. Ошибки послевоенной демократии непростительны!
— Если вы верите в победу, вы просто глупец.
Онага фыркнул.
— Но от вас требуется простая вещь. — Она развернула групповой снимок лицом к Онаге и указала на вытянутую физиономию Кодаи Кийоты. — Сказать мне, где сейчас этот человек.
При этих словах улыбка сползла с лица толстяка.
— Почему он вас интересует?
— Вы думаете, я буду отвечать на ваши вопросы? Я спросила, где Кодаи Кийота. Вот и все.
Онага помрачнел:
— Я не знаю. И вообще, он больше не член организации.
— Почему?
— Он из нее вышел.
— Почему?
Онага молчал. Сакаи давно привыкла к подобным паузам, когда человек пытается подыскать правильные слова, нужный ответ.
— Кийота был многообещающим новобранцем. Я был уверен, что он добьется многого. У него был талант… заставлять людей слушать. Но в результате все обернулось иначе.
Сакаи прекратила записывать и подняла на него глаза. Онага вздохнул и откинулся на стуле.
— Вы пришли из-за убийства корейской семьи, верно? Их тупое упрямство против планов строительства стало для округи шилом в заднице. Проект «Вивус» должен был создать рабочие места, дать району Сэтагая новую инфраструктуру и благосостояние. И только одна семейка упорно демонстрировала свой эгоизм.
Сакаи махнула рукой:
— Ближе к сути. В какой момент к вам присоединился Кийота?
— Совсем недавно он вступил в нашу организацию и успел неплохо себя проявить. Он интересовался, может ли лично пообщаться с семьей. Разумеется, я четко дал понять, что разговор должен проходить мирно и в рамках закона.
— Но Канесиро не поддались на уговоры.
— Они начали судебный процесс, который обошелся бы нам в чудовищную сумму. Тогда я объяснил Кийоте, что надо знать, когда и как отказываться от борьбы. Но он упрямился. А вскоре доверенные члены коллектива донесли мне… о его сомнительных привычках.
— Не тушуйтесь, продолжайте.
— У него была алкогольная зависимость, да и криминальное прошлое начинало раздражать. У левых появлялось все больше поводов швырять в нас грязью.
— Стоп. Мне нужен только Кийота. Итак, алкоголик с криминальным прошлым. Что еще? Вы упомянули сомнительные привычки.
Онага посмотрел ей в глаза:
— У него еще была подружка. Совсем девочка.
— Имя.
— Она тоже вступила в организацию. Я попрошу подготовить информацию о ней к вашему уходу.
— Я хочу получить ее прямо сейчас.
Какое-то время Онага сидел молча, потом поднял трубку и приказал принести ему дело.
— Пара минут, инспектор.
— Спасибо.
— Должен признаться, я испытываю к вам глубочайшее уважение. Я говорю о полиции вообще. Благороднейший институт. Правда, сейчас вы теряете время, но в целом — великолепное учреждение.
— Вы не считаете, что убийство корейской семьи заслуживает внимания?
— Я этого не сказал. Просто вы зря пришли сюда. Но, возможно, вас привело ко мне Провидение и вы вернетесь снова, для продолжения разговора?
— Я занимаюсь убийствами. Вот и все. И, если начистоту, думаю, если кто и теряет время, так это вы.
Улыбка Онаги превратилась в оскал.
— Моя страна кишит этой мразью, инспектор. Говорите, вы имеете дело с убийствами? Тогда и я буду откровенен: «Ниппон Кумиай» имеет дело с ненавистью. Никто и пальцем не шевельнет ради справедливости. Но ради ненависти — еще как. У ненависти нет предела.
