— Пожалуй, не стоит сачковать на ваших занятиях!
Теперь рассмеялся профессор:
— Идем, угощу тебя пивом.
Пока его не заметили, Ивата поспешил удалиться. Он вошел в здание, поднялся по лестнице на третий этаж и постучал в дверь с табличкой «Судебная психология и семиотика».
— Войдите! — откликнулся женский голос.
Ивата переступил порог тесной комнатки с четырьмя партами и засыхающими комнатными растениями. Женщина, с виду ровесница Иваты, оторвалась от бумаг и строго посмотрела на него. Она носила волосы ниже плеч и длинную челку. Выдающиеся скулы придавали ее лицу форму сердца. Одета она была в зеленый кардиган, в ушах поблескивали серебряные серьги с бирюзой.
— Чем могу помочь? — спросила она спокойно и приветливо.
— Я ищу профессора Шульца.
— Он скоро вернется. Могу я узнать ваше имя?
Ивата показал значок. Она удивленно подняла брови:
— Вообще-то обычно полиция обращается ко мне, а не к Дэвиду.
— Вот как?
Она указала на табличку на краю стола:
Д-р ЭМИ ХАЯСИ — криминальная психология
— Может, в другой раз, — сказал Ивата.
— Садитесь, прошу вас.
Она указала на кресло, и на ее руке Ивата заметил часы с Микки-Маусом. Она поймала его взгляд, но он отвернулся к окну. Лужайка, где проходил тренировочный боксерский поединок, была пуста.
— Не желаете ли пока кофе, инспектор?
— Нет, благодарю вас.
— Точно? У меня тут отличная кофемашина, если что.
— Спасибо, я не хочу.
— Что ж, Дэвид вот-вот вернется.
Знакомый бардак из книг и бумаг на столе приятеля не удивил Ивату. К монитору компьютера прилеплен скотчем флажок «Питтсбург Стилерз»
[7]. Возле телефона стояла фотография стройной рыжеволосой женщины с ребенком на руках.
Дверь распахнулась настежь, и в кабинет ворвался Дэвид Шульц с охапкой бумаг. Джинсы были ему явно маловаты, а рубашка в мелкую красно-белую клеточку пропитана потом.
— Мать твою. Косуке, ты?
Друзья обнялись.
— А ты растолстел, — сказал Ивата по-английски.
— Да пошел ты. Японская диета!
Женщина собрала свои бумаги и встала.
— Нет, Эми, оставайся. Я уже ухожу.
Она мило улыбнулась и снова углубилась в работу. Шульц выудил из хаоса на столе свой бумажник и повел Ивату в то самое кафе у часовой башни. Он поздоровался с несколькими студентами на почти безупречном японском и направился к уединенному столику, вдали от шумных компаний. Заказав кофе, он пустился в рассказ о своей карьере, недавнем разводе и прелестях отцовства на расстоянии. В одну из пауз Шульц посмотрел на набежавшие облака, и его лицо помрачнело. Их молчание заполнилось птичьим щебетом и смехом студентов.
— Ивата, мы же не виделись с тех пор… с несчастья. Я только хочу сказать, что мне жаль. Черт, мне так жаль! Я не знаю, что еще сказать.
Шульц опустил свою тяжелую лапу на плечо Ива-ты, который отвел от него взгляд и уставился на солнечные струны, проникавшие сквозь листву камфарного дерева. Под его кроной девушка читала книгу, лениво поводя на ветерке босыми ступнями.
— Не стоит говорить об этом, Дэйв.
Шульц с готовностью закивал:
— Конечно, конечно. Просто я так рад тебя видеть, Кос.
Ивата открыл сумку и положил на стол папку. Дождавшись, когда официантка поставит кофе на стол, он открыл ее. Шульц вытаращился на него:
— Только не говори, что снова работаешь.
— Мне нужна твоя помощь.
— Почему мне не верится, что ты притащился сюда только из дружеских побуждений?
— Потому что ты слишком умен.
Улыбка Шульца померкла.
— Нет, серьезно, ты уверен, что готов? Может, тебе стоило немного подождать…
Ивата поднес к глазам друга снимок и понял, насколько черное солнце поглотило все мысли Дэвида.
— Сукин ты сын.
Ивата ухмыльнулся. На снимке солнце казалось особенно черным на белом фоне.
— Чем оно нарисовано?
— Углем. Убийца заставил жертву нарисовать это пальцем, а потом вырвал его сердце. У меня с собой есть другие фотографии.
Шульц вздохнул и посмотрел в небо, уже иссиня-багровое.
— Что ты хочешь узнать?
— Первое: это символ или знак? Второе: что он означает?
Шульц закатил глаза:
— Кос! Я спец по семиотике, а не Эркюль Пуаро, мать его.
— Я из кожи вон лез, чтобы меня сюда послали. Не могу я вернуться с пустыми руками, Дэйв.
— Твои проблемы. — Он снова вгляделся в снимок и, качнув головой, сдался: — Ну хорошо.
— Ты отличный парень, Дэвид.
— Я бы назвал тебя бездушной сволочью, но таков ваш национальный характер.
* * *
Ивата и Дэвид Шульц сидели на скамейке в окружении красно-зеленых холмов. Где-то внизу мерцал огнями Киото, словно намеревался согреть своим светом округу.
Городские огни, как прекрасны они.
— Местечко класс, — сказал Ивата.
— Я прихожу сюда, когда мне нужно проветрить голову.
— Ну и как, помогает?
— Да, иногда.
— Лучше «Питтсбурга»?
Дэвид расхохотался.
— Слушай, ты читал Дзюнъитиро Танидзаки?
Ивата кивнул.
— Эми дала мне его книгу. Там есть одна строчка, которая не идет у меня из головы: «Красота заключена не в предметах, но в игре тени и света, созданных ими».
— «Похвала тени», — сказал Ивата.
— Она вертится у меня в мозгу, не знаю почему.
— Я понимаю, о чем ты.
Шульц устало улыбнулся и протянул руку:
— Тогда валяй. Показывай свои сраные фотографии.
Ивата снова открыл сумку и передал другу папку со снимками. Шульц медленно перебирал их; его лицо лишь слегка подрагивало. Теперь он осмотрел изображение солнца со всех ракурсов, а также оценил его положение относительно изуродованного тела Цунемасы Канесиро. Наконец он снова вложил их в папку и опасливо отдал Ивате.
— Как ты можешь привыкнуть к таким вещам?
— Я просто скольжу по ним взглядом.
— Но, Кос, — он указал на стопку кошмарных снимков, — ты уверен, что готов этим заниматься? Ведь у тебя самого случилось…
