— А про того мужчину вы говорили?
— Да. Они по-прежнему встречались. Я сам ее спросил. Сказал, что мне кажется, что этот человек не даст ей нормального будущего. А она ответила, что я не врубаюсь, что эти отношения для нее крайне важны, что это связующая нить с ее японскими корнями, вроде того. Я обалдел. Никогда раньше не слышал, чтобы она так истерила. Особенно при мне.
— А дальше?
— Я сказал, что знаю мужчин не понаслышке. Убеждал ее спросить саму себя: что ему надо-то? Ладно, для нее он очень важен, но она уверена, что это взаимно? Она совсем разозлилась и ушла. Больше я ее не видел.
Ивата потер глаза и после паузы устало произнес:
— Спасибо, Нил. Я позвоню, если что-нибудь всплывет.
Маркам кивнул и вылез из машины.
— Если что — всегда рад помочь. Удачи, инспектор!
Ивата завел машину и поехал обратно в Дискавери-Бей. Он был в квартире Мэри Фонг в три часа с небольшим. Рухнув на диван, он заснул лицом к океану.
Глава 21
Работа есть работа
Ивату разбудили звуки зарождающегося дня. Через открытое окно их маленькой квартирки доносилось мерное дыхание океана. Ивата перекатился на сторону Клео — постель еще хранила ее тепло. Он слышал, как Клео, тихонько напевая, на кухне моет посуду. Закончив с посудой, она стала поливать цветы, шепча им что-то ласковое.
С безделушек Клео на комоде взгляд Иваты скользнул на ее одежду, сваленную на полу. Сквозь занавески в комнату пробивалось яркое утреннее солнце. И тут он понял: вот что значит быть влюбленным.
Дверь открылась, и спальню заполнил кофейный аромат.
— Просыпайся, соня!
Ее голос звучал как-то странно. Словно издалека. И шаги чудные.
И в этот миг чашки полетели на пол, а по ковру расползлось темное пятно.
Ивата понял почему.
Она не могла ровно ни стоять, ни ходить. У нее были переломаны ноги, и из кожи торчали обломки костей.
— Ни сливок ни сахара. Только ложечка меда для моей пчелки.
Ее слова походили на бульканье. Словно в легких у нее вода.
Ивата закричал.
* * *
Он проснулся уже за полдень, но чувствовал себя разбитым, словно и не спал вовсе. Последние двое суток он практически не ел, но аппетита так и не было. Так что завтрак его состоял из пары таблеток да воды из-под крана. Ивата взглянул на адрес, что дала ему Келли Лунд, и вызвал такси — не было сил снова кружить по серпантину, тем более когда ноет все тело.
В ожидании такси он решил еще раз посмотреть видеозапись, полученную от охранной службы «Парк Резиденс». На экране появилось размытое изображение, разделенное на восемь квадратов, как в комиксах. И на всех квадратах, кроме одного — где консьерж читал газету, — не было ни души.
Запись начиналась в 23:59 12 февраля 2011 года и заканчивалась в 23:59 14-го. Ивата стал просматривать запись в режиме перемотки, наблюдая, как с наступлением дня закипает жизнь вокруг дома. Когда таймер достиг значения «02:11» — 14 февраля, — он нажал кнопку воспроизведения. Вокруг дома никого не было. Консьерж сидел на своем посту.
В начале следующей минуты на нижнем правом квадрате открылись ворота парковки. Въехал велосипедист, не притормаживая, низко опустив голову. Он оставил велосипед вне поля видимости, спокойно подошел к лифту, потом нажал кнопку верхнего этажа. Его руки болтались вдоль тела, голова — по-прежнему опущена. За время подъема он не пошевелился. Лифт остановился, человек вышел. И все.
Ивата промотал вперед: когда таймер показал 02:31, двери лифта на верхнем этаже открылись, человек зашел внутрь. Манера его поведения не изменилась. Поза тоже. Он казался спокойным. Когда лифт выпустил его на парковке, он неторопливо направился к велосипеду. И был таков. Больше ничего не происходило, пока часа через три первые жители не начали покидать здание.
Здесь запись обрывалась.
Ус тавившись в черный экран, Ивата нахмурился и провел кулаком по губам. Он перемотал пленку на самое начало; это было утро накануне смерти Мины Фонг. Он просмотрел запись несколько раз подряд и записал передвижения обитателей дома до момента приезда Акаси в 08:06. Ничто не вызывало подозрений. На четвертый раз Ивата просто смотрел на экран.
Акаси пришел пешком. Он был высокого роста, но сильно сутулился. Шел словно через силу. Таким Ивата видел его впервые. Бритый наголо, он внешностью напоминал скорее светского льва, что-то вроде актера Ан Сон Ки. Мужественные, правильные черты, открытое лицо. То, что нужно для рекламы дорогого виски или швейцарских часов.
В вестибюле Акаси встряхнул зонтик и с обаятельной улыбкой показал консьержу полицейский значок. Он зашел в лифт и, пока ехал, перебирал какие-то бумаги в папке. Ивата смотрел на экран как завороженный. Он так долго шел по его следам, что ничего другого, в сущности, и не помнил. И вот сейчас он собственными глазами видел, как этот человек оставлял те самые следы. Поразительное ощущение.
В 08:07 Акаси вышел на этаже Мины Фонг и пропал из поля видимости. Ивата нажал перемотку. В 08:50, когда Акаси снова зашел в лифт, Ивата нажал воспроизведение. Акаси говорил по мобильному. Внизу он поблагодарил консьержа и вышел через главный вход, а на улице замер на секунду, глядя в небо. Он что-то пробормотал, возможно, выругался — шел дождь.
Ивата снова нажал перемотку, остановив запись на отметке «16:22» того же дня, когда Акаси приходил во второй раз. Консьерж впустил его, просто махнув рукой. Тот поблагодарил и подхватил свою сумку, как видно тяжеленную. Зонтика с ним не было. Он снова поднялся на этаж Мины Фонг и вышел из лифта в 16:24.
Ивата промотал вперед. В 17:11 Акаси вошел в лифт на верхнем этаже. Но он не давал лифту закрыть двери, выставив ногу, очевидно продолжая разговор, хотя Мина Фонг была невидима для камеры. Акаси улыбался, кивал и щурился в последних, ослепительно-ярких лучах предзакатного солнца. Ивата не мог разобрать слов, но было ясно, что говорил тот в высшей степени красноречиво. Прошла почти минута, наконец Акаси поклонился, и двери лифта закрылись.
Тогда Мину Фонг видели в живых в последний раз.
«Какого черта ты с ней обсуждал, инспектор?» — подумал Ивата.
По дороге вниз Акаси рассматривал свои ногти, его улыбка постепенно таяла. В вестибюле он попрощался с консьержем и ушел. Навсегда.
Ивата закрыл глаза, пытаясь выстроить график временной зависимости известных ему фактов.
— Три часа спустя ты покончил с собой, — прошептал он.
Ивата несколько раз пересмотрел эту сцену и покачал головой. У него мелькнула абсурдная мысль, а что, если над пленками кто-то поработал. Это было практически невозможно, но Ивата точно знал: что-то тут нечисто.
* * *
Через полчаса такси уже петляло по улочкам округа Самсёйпоу. Это был другой Гонконг: город замызганных жалюзи и жалких лавчонок. Чем глубже они забирались, тем более убогим становился городской пейзаж. Драные парусиновые навесы, казалось, не чистились веками. Из грузовиков сгружались мясные туши и синие пластиковые контейнеры с продуктами в захудалые ресторанчики, над которыми болтались покрытые ржавчиной, перекошенные неоновые вывески. Из окон прачечных вырывались густые клубы пара.
