Ивата остановил автомобиль. Он не знал, который час, но это не имело значения. К этому моменту состояние истощения стало для него почти привычным. Дорогу сменило поросшее буйной растительностью поле, которое шло под уклон в сторону низины.
Ивату окружали холмы, напоминавшие зеленые пирамиды. Прорезавшая их река казалась в свете луны серебряной лентой.
Ивата выбрался из машины, взяв с собой сумку. Он долго шел вдоль реки, пока не добрался до старой знакомой рощи. Протиснувшись сквозь паутину ветвей, он выбрался на то самое поле, которое искал. Оно сильно изменилось. Там не было ни высоких ворот, ни стен, ни часовни. Ивата понял, что от приюта Сакудза остались лишь фрагменты фундамента, поросшие травой. Меж разбросанных кирпичей росли колокольчики. Приют Сакудза исчез, как и многое другое.
Ивата пересек поле и углубился в частый лес. Он искал звук — звук из его снов. Солнце пробивалось через лиственный покров. Чирикали птицы, и слышалось ласковое жужжание насекомых. Ивата шел вдоль скалистой стены, пытаясь вызвать в памяти приметы каменистого пути. Форма камней, густой запах листьев, звук воды — все это пробуждало в его памяти старые образы, тем не менее Ивата никак не мог четко представить их, хотя знал, что они еще живы.
А затем он нашел камень. Он живо вспомнил, как Кеи вскарабкался на него и начал вещать, пародируя Иесуги. Он увидел дерево, к которому сам прислонился тогда в приступе хохота. Он закрыл глаза и услышал слова Кеи.
«Никогда не бойся медведя», — прошептал его друг.
Ивата попытался вспомнить свою жизнь до приюта, но это были несвязные обрывки. Вот мать брызгает на себя духами. Вот она оставляет его на автовокзале. Первый раз, когда он проехался на метро в Токио. Этот образ был особенно ярким. Он любил старую линию Яманотэ, идущую высоко над городом. Поезда метро проносились прямо мимо окон спален. И улицы превращались в декорации; одновременно расплывчатые и резкие, с привкусом детской грусти. Ивата часто представлял себе жизнь, которой он не знал и которой не жил. Однако Токио никогда не был для него домом. Ни тогда, ни сейчас. Ивата посмотрел на окружавший его лес. Если у него и был дом, то именно здесь.
Горный хребет сузился, и, чтобы не упасть, Ива-те приходилось постоянно хвататься за ветки деревьев. Солнце чертило белые полосы на золотисто-буром травянистом ковре где-то внизу. А затем он услышал звук. Водоворота. Плеск разбивающейся в пыль воды, сквозь который прорывался странный шепот.
Уг.
Уг.
Уг.
Ивата пошел на звук, чувствуя, как воздух вокруг него становится холоднее. Оконечность хребта сужалась, и удержаться на нем удавалось с большим трудом. Ивата добрался до самого конца — до заброшенного и заснеженного утеса. Он глубоко вдохнул и посмотрел вниз.
Прямо на него уставился глаз водоворота, моргающий серебром в бесконечном вращении.
Он открыл рюкзак и вынул из него пластинку с песней «Огни Йокогамы», которую много лет назад подарил ему Кеи.
Он провел пальцем по выцветшим стикерам на конверте.
25 ДЕКАБРЯ 1968 ГОДА. ПЕРВОЕ МЕСТО
В ХИТ-ПАРАДЕ «ВЕЧНАЯ КЛАССИКА»
Ивата достал пластинку из конверта. Прекрасная улыбка Аюми Исиды полетела вниз, вращаясь по спирали. И исчезла навсегда.
Он сломал пластинку через колено и бросил обломки вниз. Черные осколки сверкнули в полете, и тоже пропали из виду.
— И я тебя люблю, — тихо сказал Ивата. И пошел прочь.
Водоворот кружился.
Кружился все быстрее.
И улыбался.
Глава 40
Шатры светила
Косуке Ивата сидел на террасе Университета Киото напротив старого камфорного дерева. Стоял солнечный, томный полдень. Ивата прихлебывал холодный чай и слушал обрывки чужих разговоров. Первые студенты уже начали возвращаться после долгих школьных каникул. Над лужайкой летали тарелочки-фрисби. Девушки прыгали через скакалки. Группа студентов, расположившись кружком на теплом бетоне, играла в карты. Молодой человек смазывал кремом для загара плечи своей подружки. Редколлегия университетской газеты обсуждала содержание первой полосы — кошмар на атомной станции Фукусима, рассказ о студентах, пропавших без вести после цунами, история молодой японки, упавшей в Ниагарский водопад. Ивата почувствовал, что ему нужно с кем-то поговорить. От нечего делать он набрал номер профессора Игараси.
— Алло?
— Профессор, это я.
— О, инспектор! Мои поздравления с завершением дела!
— Спасибо. Вы в Киото?
— Нет, мои лекции начинаются на следующей неделе. А что такое? Уж не новое ли убийство с ацтекским уклоном?
Ивата улыбнулся:
— Нет. Но я уже давно хотел рассказать вам о том, что не давало мне покоя. Когда мы впервые встретились и я пожал вашу руку, у меня на ладони осталась черная отметина…
— И что?
— Дело в том, профессор, что убийца оставлял следы сажи на месте преступления.
Игараси засмеялся.
— И потому вы меня подозревали?
— Эта мысль приходила мне в голову.
— Что ж, я думаю, именно за это вам и платят зарплату. — Казалось, Игараси это скорее позабавило, чем задело. — Проблема в моем пищеварении. Если вы помните, я упоминал об этом тогда в кабинете. Боюсь, что реальность намного скучнее вашей версии. Доктор прописал мне активированный уголь.
— Активированный уголь! — Ивата выдавил из себя улыбку.
— Еще одна загадка решена, так?
— Однажды кто-то сказал мне, что, услышав стук копыт за окном, я подумаю, что это зебры, а уж потом вспомню о лошадях.
— Возможно, именно поэтому вы так хороши в своем деле.
— Теперь я оставлю вас в покое, профессор. Могу это обещать.
— Отчего же. Пожалуйста, звоните, если появится что-то интересное.
— О, чуть не забыл спросить! Что значит ‘ма’таали’теени’?
— По-моему, это язык майя. Одна из форм извинения.
— А что значит Хак к-ас. Иик?
— Что-то вроде: «грязь, мерзкая грязь».
Ивата кивнул:
— Хорошо. Спасибо вам за помощь. Всего хорошего, Ёхеи!
— И вам, Косуке.
Ивата отключился. Где-то вдалеке раздался звонок. Студенты похватали свои рюкзаки. Вот и все, счета оплачены, а прощальные слова — сказаны.
Увидимся позже.
Увидимся завтра.
Увидимся когда-нибудь. Может быть.
* * *
В прохладном мраке узкого коридора Ивата остановился перед дверью с табличкой:
