— С победой, князь! — поздравляли Прозоровского, но он был мрачнее тучи.
— Нет! — с горечью наконец ответил он. — Нас обманули и победили! Вон где победа. Глядите! — И он указал на далёкий лагерь Сандерсона.
Там, видимо, шла ещё жаркая битва, а от лагеря тонкой линией виднелся движущийся обоз. Он направлялся прямо в Смоленск и скрылся за его стенами.
— Поляки прошли в Смоленск!
— Ударим на них!
Прозоровский усмехнулся.
— Нас не пустят эти полки! — И он указал на только что разбитое им войско.
Со стороны поляков был обдуман и выполнен блестящий манёвр.
Если смотреть на Смоленск с берега Днепра прямо, то пред его воротами, за мостом, на некотором возвышении расположился стан генералов, нанятых русскими, а именно Матиссона и Сандерсона; вправо от них, по берегу, на котором расположен Смоленск, крепкую позицию занимал Прозоровский, и, наконец, налево стоял лагерь Шеина и Измайлова.
Польские войска остановились на одной стороне с Прозоровским. Им надо было прежде всего снабдить провиантом Смоленск, а для этого следовало пробиться к нему.
И вот в ночь с шестого на седьмое августа Владислав навёл два моста через Днепр и перевёл главные силы на другой берег в тыл Матиссону. Для того же, чтобы русские не имели возможности помочь последнему, он велел Казановскому напасть на лагерь Прозоровского, а Розенову на Шеина.
Завязались битвы, но всё внимание поляков было сосредоточено на Матиссоне с Сандерсоном. Мост был взят, и обозы прошли в Смоленск. После этого поляки на время отступили.
Взятие Смоленска русской армией стало несбыточной мечтою. Надо было думать, как отбиться от Владислава и с честью для оружия снять неудавшуюся осаду. Шеин словно смирился и торопливо созвал новый, совет в своей ставке.
XII
Крутая расправа
терему князя Теряева-Распояхина была тихая радость. Ольга родила отсутствующему мужу князя Терентия и лежала ещё расслабленная на пышной постели. Подле неё сидела верная её Агаша и толкала ногой крошечную зыбку, в которой, туго-натуго перетянутый, лежал новорождённый князь. Радость была по всему дому. Князь-отец распорядился выслать пива и водки своим дворовым и весело смеялся от сознания, что он уже дед. В то же время один гонец был уже на полпути до Рязани — послан к боярину Терехову, а другой гнал коня под Смоленск к счастливому отцу, Михаилу.
Князь Теряев сидел в своей горнице, думая, кого звать кумом к себе, кого кумою, как вдруг в горницу осторожно вошёл Антон и сказал:
— Слышь, княже… какой-то человек пришёл. Сказывает, тебя видеть беспременно надо, говорить хочет.
— Кто такой? Сказывал?
— Из Коломны купец…
— Ну, кто там? Веди!
Князь повернулся в кресле и стал ожидать, смотря на дверь.
— Вот он! — сказал Антон и втолкнул Ахлопьева.
Последний тотчас же упал князю в ноги. Теряев увидел небольшого роста коренастого человека. Его рыжие волосы торчали в разные стороны, раскосые глаза словно хотели уследить за ними; широкий приплюснутый нос и огромный рот придавали лицу что-то разбойничье.
— Что тебе? — спросил его князь.
— Слово до тебя есть тайное, — ответил, стоя на коленях, Ахлопьев, — прикажи своему холопу уйти.
Князь взглянул на его разбойничье лицо, попробовал рукою, на месте ли поясной нож, и, усмехнувшись, сказал Антону:
— Уйди!
Антон вышел.
Ахлопьев тотчас поднялся на ноги и проговорил:
— Ведомо ли тебе, князь, что сына твоего оплели?
— Как? — не понял Теряев.
— Оплели! — повторил Ахлопьев, и его глаза зло сверкнули. — Дворянская вдова Шерстобитова с дочерью, да на помогу знахарку Ермилиху взяли.
Князь вздрогнул, призрак опасности мелькнул пред ним.
— Ермилиха? Бабка-повитуха?
— Она! Она и наговоры великие знает и с нечистым — Господи, помилуй! — вожжается. Сделали они то, что князь Михайло взял вдовью дочку в полюбовницы.
Князь грозно нахмурился и ухватился за нож.
Однако Ахлопьев смело продолжал:
— И для той полюбовницы занял он старую мельницу в усадьбе, их всех перевёл к себе. А они замыслили теперь его жену, молодую княгиню, извести и род её весь.
Князь стоял уже на ногах и грозно смотрел на Ахлопьева. Кровь кипела в нём.
— Брешешь, смерд! Не может сын мой после того, как у алтаря клялся, против закона идти!
— Ведовство… опоили…
— Брешешь!
— С дыбы скажу!
Лицо князя осветилось злою усмешкою.
— Ин будь по-твоему! Антон! — крикнул он и захлопал в ладоши.
Антон вошёл.
— Возьми этого молодца да отведи его в Зачатьевский монастырь. Знаешь? Сам отведи! А мне коня закажи! Живо!
— Идём, что ли! — грубо схватывая за плечи Ахлопьева, сказал Антон, и они вышли.
Князь подтянул кушак и вышел на крыльцо, а через минуту скакал по Москве к страшному земскому приказу. Через полчаса он уже сошёл с коня у ворот, где, вкопанные в землю, мучились обречённые.
— Боярин здесь?
— Здесь! В избе! — ответил стражник.
Теряев быстро прошёл в знакомую избу.
— А, князь! — приветствовал боярин Колтовский Теряева. — С чем пожаловал? Здравствуй!
— Здравствуй, боярин! Да не с доброю вестью! — ответил князь. — Слышь, пришёл ко мне купец из Коломны. Говорит, сына моего зельем опоили, сердце привораживая. Взял он девку в полюбовницы, а она и жену его, и внука извести норовит, а в помощь ей баба-колотовка, Ермилиха.
Боярин покачал головою.
— Беда с этих ворожей!.. Вот и сейчас одну на дыбе спрашивал. Мужа извела!..
— Сыскать, боярин, надо!..
— Беспременно! А где они-то?..
— Сейчас мой Антон этого человека приведёт. Поспрошай, а там пошлём с Антоном сыщиков.
— Пошлём, пошлём, — согласно ответил Колотовский. — А что, князь, с внуком поздравить можно?
— Спасибо на добром слове!..
* * *
Не сбылись мечты Людмилы. Как появился пред нею Ахлопьев и она закричала о помощи, так тотчас потом свалилась на пол от страшной боли. Прибежали, спустя час почти, мать и Ермилиха, подняли её с пола всю кровью залитую, и, обессиленная, осиротелая, сразу лишённая мечты о ребёнке, лежала Людмила в светлице и думала горькие думы.
