Единственной, кто искренне горевал по поводу смерти Алины, была ее мать – через полгода после Алининой смерти она пишет внуку Жану: «Мне очень жаль вас, мои бедные детки, как и вашего отца, который заслуживает сочувствия. Какая утрата, какое горе для всех»
[1479]. Эмили было тогда 76 лет, она страдала астмой и ревматизмом, а об утрате скорбела не только потому, что лишилась общества дочери, но и потому, что Алина снабжала ее деньгами, возможно без ведома Ренуара. Алина умерла во время войны, когда цены – об этом Эмили упоминает в том же письме – «выросли более чем в четыре раза по сравнению с обычными». Через три месяца после смерти Алины Эмили робко написала Ренуару из Эссуа, где жила, прося оказать ей денежную помощь. В ответ художник распорядился, чтобы Большая Луиза отправила ей 200 франков. Других переводов не последовало, и, впав к середине декабря 1915 года в полное отчаяние, Эмили воззвала к двадцатиоднолетнему Жану, в надежде, что он окажется сострадательнее отца. В том же письме она пишет: «Ты не представляешь, как мучительно мне просить у тебя денег… Почему у меня, в возрасте семидесяти шести лет, отобрали то, чем меня обеспечивала моя несчастная дочь… С 4 сентября я получила 200 франков; [на это] жить невозможно, вы заставляете меня залезать в долги… Я очень прошу тебя, дорогой Жан, поговорить с отцом от моего имени»
[1480]. Что было дальше, неизвестно. Однако два года спустя, 1 марта 1917 года, Эмили умерла. И хотя тело Алины все еще лежало в склепе в Ницце, Тереза-Эмили была похоронена на Алинином участке, поскольку принадлежала к числу ее предков. Отец Алины, Виктор Шариго, скончался в Америке в 1898 году и похоронен там
[1481]. Виктор Шариго оказался недостойным мужем и отцом, поэтому было решено не упоминать фамилию Шариго на надгробии Алины и ее матери. Алина названа на нем Алиной-Викториной Ренуар, а ее мать – Терезой-Эмили Мэр, то есть по своей девичьей фамилии
[1482].
В декабре 1915 года, через полгода после смерти Алины, как раз тогда, когда Эмили искала способы получить от своего зятя финансовую помощь, Ренуара куда больше тревожил колоссальный налог на наследство, который он должен был уплатить Французскому государству после смерти жены на основании ориентировочной оценки стоимости всего его состояния. 17 декабря он пишет Воллару: «Если верить нотариусу из Каня, до 26 декабря я должен уплатить 25 тысяч франков»
[1483]. На следующий день Ренуар сообщает Ганья: «Месяц веду переговоры с нотариусом, который утверждает, что наследство будет стоить мне 25 тысяч франков. Очень почтенный юрист из Ниццы сказал, что сумма сильно завышена»
[1484]. Чтобы назвать точную сумму налога, Ренуару нужно было предоставить опись имущества из всех его многочисленных квартир и мастерских – в Кане, Ницце, Эссуа и Париже. Находясь в Кане, Ренуар попытался задействовать родных и парижских друзей (Дюран-Рюэля, Ганья, Пьера и Воллара) в описи парижского имущества. 18 декабря он снова пишет Воллару: «Вот адрес Булочницы, у которой можно взять ключи: мадам Дюпюи, рю Клиньянкур, 23, Париж»
[1485]. Ренуар входил во все юридические тонкости процесса. В том же письме он отправил Воллару список 82 полотен с оценкой стоимости каждого. Самыми ценными оказались четыре полотна с изображением женских фигур, каждое оценено в 5 тысяч франков: «Портрет Луизы», «Женщины на диване», «Женщина в образе Венеры», «Бюст молочницы». Самым недорогим оказался «Букет» – 300 франков. Общая стоимость 82 картин указана как «99 200 франков»
[1486]. Соответственно, озвученный налог в 25 тысяч франков составлял около 25 %.
Составляя эти списки и привлекая к процессу юристов, Ренуар стремился по возможности минимизировать свои расходы. Он официально подтвердил, что его неподписанные работы вообще не имеют никакой ценности и налогом не облагаются, – в середине декабря 1915 года он пишет Ганья: «Должен тебе сказать, что наброски и картины без подписи ценности не имеют, поскольку я могу и должен посмотреть на них лично, прежде чем куда-то отправить»
[1487]. Ренуар настаивал на том, чтобы самостоятельно вести дела с чиновниками, – он пишет Жанне Бодо: «Дорогая Жанна, все идет довольно неплохо… Составление списков меня измотало. Приходится иметь дело с нотариусами, поверенными и пр.»
[1488]. Раздражение Ренуара по поводу налогов не утихло и через семь месяцев после смерти Алины – это видно из его письма к Андре: «После смерти жены у меня не было ни минуты покоя: два нотариуса, один адвокат, списки и огромная сумма, которую я должен выплатить за оставленные себе картины, а также все остальное. Впрочем, не буду слишком жаловаться. Я более или менее стою на ногах (в определенном смысле)»
[1489]. Итак, если нежные отношения Моне со второй женой заставили его после ее кончины надолго погрузиться в траур, то Ренуар, испытавший печальное разочарование в браке, переживал только из-за потери денег, а не из-за потери женщины, которая была его спутницей на протяжении 37 лет.
Печально, что Ренуару, певцу любви, не довелось построить гармоничного супружеского союза. Отношения с Алиной, начавшиеся в 1878 году со страстного романа, продолжились в форме взаимной приязни и поддержки в те времена, когда они были бедны, не женаты и у них был маленький Пьер. К моменту их брака в 1890-м, когда Ренуар уже стал состоятельным, знаменитым и немощным, Алина начала настаивать на роскошной жизни, которой сам Ренуар не терпел. Уходя по привычке от конфликтов и не отстаивая впрямую своих прав, Ренуар часто против собственного желания уступал требованиям Алины – как, например, в вопросе о покупке дома в Эссуа, который самому ему был не нужен. Единственное утешение он находил в том, чтобы за спиной супруги сетовать в письмах друзьям на ее властолюбие и поступать по-своему без ее ведома и одобрения. Именно растущее недовольство Ренуара притязаниями Алины объясняет, почему они так много жили врозь.
