Лиза Трео в возрасте 16 лет. 1864. Собрание Шеро, Париж. Фотограф неизвестен
Отказавшись от сына, Лиза осталась любовницей и натурщицей Ренуара. Почти два года спустя, 21 июля 1870 года – через два дня после того, как Франция объявила войну Пруссии, Лиза произвела на свет еще одного отпрыска Ренуара. Роды прошли в муниципальном лечебном заведении – сегодня это клиника Фернана Видаля в Десятом округе Парижа, по адресу: рю дю Фобур-Сен-Дени, 200. В это время Ренуар, прошедший начальную воинскую подготовку, ждал призыва в кавалерию. Присутствовал ли он при родах, неизвестно. От квартиры Мэтра на рю Таран, в Шестом округе, до лечебницы можно было дойти пешком. Согласно свидетельству о рождении, Лиза тоже жила неподалеку, в доме 26 по рю дю Колизе, в Восьмом округе
[155]. На сей раз Лиза родила девочку и назвала ее Жанной-Маргаритой Трео. Мать Ренуара, как известно, звали Маргаритой – возможно, что второе имя предложил он. В свидетельстве о рождении в качестве матери указана Лиза Трео, отец не упомянут. Трое свидетелей – сотрудники лечебницы. Повзрослев, Жанна стала очень похожа на обоих родителей – это видно по ее более поздним фотографиям (см. далее). Через две недели Базиль, который уехал рисовать в свой дом в Монпелье, шутливо писал Мэтру: «Поделись новостями об общих знакомых… Ренуар того и гляди должен стать отцом, – может, он родит картину?»
[156] Базиль упоминает о рождении ребенка, как упоминает и Ренуар двумя годами раньше в письме к Базилю, – из чего следует, что Мэтр и Базиль знали про обоих незаконных детей Ренуара от Лизы. Возможно, что знал и Жюль ле Кёр.
Жанна-Маргарита Трео. Ок. 1910. Фотография Шарля Галло, Париж
Как и после рождения в 1868 году Пьера Трео, после рождения в 1870-м Жанны-Маргариты ни у Лизы, ни у Ренуара не было ни средств, ни желания растить младенца. В свидетельстве о рождении Жанны Лиза указала: «без профессии», тогда как в свидетельстве о рождении Пьера написала «портниха»
[157]. Поскольку все французские девочки в школе обучались шитью, многие потом становились портнихами или швеями. В обоих свидетельствах Лиза постеснялась указать, что работает натурщицей, поскольку этот род занятий стоял разве что на шаг выше проституции.
Скорее всего, еще до выписки из лечебницы Лиза отдала новорожденную Жанну Огюстине-Мари-Клементине Бланше (урожденной Ванье, двадцати восьми лет от роду), профессиональной кормилице и воспитательнице приемных детей, которую, возможно, подыскал Ренуар
[158]. Нет никаких свидетельств о том, что Лиза хоть раз связывалась с приемной семьей дочери или посылала ей деньги
[159]. Лиза мечтала выйти замуж за богатого человека, чтобы и она, и ее будущие дети могли жить обеспеченной жизнью представителей высшего или среднего класса. Если бы она согласилась воспитывать Пьера или Жанну, она лишилась бы возможности найти такого мужа – при незаконных детях это исключалось. Однако в 1870 году Лиза решила не порывать с Ренуаром, в надежде, что он прославится и разбогатеет, впрочем пока эта перспектива представлялась туманной.
Реакция Ренуара на рождение второго ребенка отличалась от реакции Лизы, – во-первых, он был мужчиной, а во-вторых, прожил совсем другую жизнь. Как мужчина, пусть и из бедного сословия, и на момент рождения Жанны все еще нищий, он все-таки мог разбогатеть. Его великодушное решение стать Жанне настоящим отцом было также следствием его семейной истории: мне представляется, что важную роль сыграли сострадание к незаконнорожденному деду, чувство вины за то, что он бросил первенца, своего тезку Пьера, и неизменная любовь к Лизе. В 1868 году почти половина (47,9 %) покинутых родителями детей умирали на первом году жизни – для сравнения, среди детей, оставшихся в семье, цифра составляла 19,1 %
[160]. Возможно, до Ренуара дошли сведения, что Пьер Трео умер в младенчестве. Не исключено, еще до рождения Жанны Ренуар принял решение взять на себя заботы о дочери. Через много лет, в тяжелый для Жанны момент, он написал ей: «Я никогда тебя не бросал. Я делаю все, что могу. У меня нет никаких причин не заботиться о тебе»
[161]. В то же время Ренуар всю жизнь твердо придерживался решения хранить существование Жанны в тайне от родителей, братьев, сестер, друзей, а потом – от жены и детей. Только после его смерти, сорок девять лет спустя, трое его сыновей узнали из завещания о существовании сводной сестры. Из уважения к отцу сыновья Ренуара решили не раскрывать его тайну. Поэтому сыну Жана Ренуара, Алену Ренуару, никогда не рассказывали про его тетю
[162]. Те немногие, кто знал про беременности Лизы, знали и то, что от детей отказались, и полагали, что они навсегда исчезли и из жизни художника, и из жизни его натурщицы. Когда после пятидесяти Ренуар серьезно заболел, ему пришлось заручиться содействием троих людей, чтобы пересылать Жанне деньги и встречаться с ней (см. четвертую главу). Скрытность Ренуара в отношениях с Жанной очень осложнила ему жизнь, однако это достаточно типично для житейских ситуаций, в которых есть тайна или запутанные отношения. Именно поэтому Писсарро впоследствии написал сыну, что Ренуара совершенно невозможно постичь
[163].
Ренуар сохранил отношения с дочерью в тайне, однако продолжал заботиться о ней всю жизнь. По всей видимости, именно он нашел приемную мать для Жанны. Про Огюстину он узнал от одного бакалейщика и его жены – они держали лавку на Монмартре, в квартале художников
[164]. Бакалейщик Жак Бланше (возможно, он был в родстве с мужем Огюстины, Франсуа Бланше) и его жена Мари-Дезире Готье
[165] были родом из Этр-Шапель, деревушки неподалеку от Сен-Маргерит-де-Карруж, городка с 950 жителями в коммуне Алансон в Нормандии. Огюстина и Франсуа были отнюдь не бедными и проживали в трехэтажном кирпичном доме вместе с двумя своими детьми, двенадцатилетним Франсуа-Огюстом и восьмилетней Эжени-Викториной; в доме хватало места и для приемных детей. Через семь лет после рождения Жанны парижский бакалейщик с женой отправили на воспитание к Огюстине Бланше и своего внука
[166]. Французское правительство выплачивало кормилицам около 144 франков в год, с момента рождения ребенка и до достижения им двенадцати лет, – так оно проявляло заботу о брошенных и осиротевших детях
[167]. Для Огюстины это было не просто работой: они с мужем были истовыми католиками и, принимая в дом чужих детей, совершали акт милосердия. Много лет спустя Жанна вспоминала Огюстину как свою «приемную мать» и писала про нее и ее мужа: «Они всегда были ко мне добры»
[168]. То, что Жанна и в возрасте 47 лет отзывалась о них с теплотой, подтверждает, что Ренуар мудро и дальновидно выбрал приемную мать для своей дочери.
