Особенно противоречивым примером консерватизма Ренуара стала его реакция на «дело Дрейфуса» – общественно-политический кризис, разразившийся в 1895–1906 годах во Франции и охвативший большую часть Европы. Речь шла об офицере-еврее из Эльзаса-Лотарингии, капитане Альфреде Дрейфусе, ложно обвиненном в продаже французских военных тайн немцам. В 1894 году Дрейфуса осудили за измену и приговорили к заключению на Чертовом острове. На самом деле свидетельства, которые заставили тайный военный трибунал вынести Дрейфусу обвинительный приговор, сфабриковал майор французской армии граф Вальсен-Эстерхази. С 1895 года, когда Дрейфус терпел унижения в Парижской военной школе, и на протяжении 11 лет, до момента, когда то же заведение воздало ему почести как кавалеру ордена Почетного легиона, по Франции прокатывалась волна оголтелого антисемитизма. Все это происходило на фоне давно укоренившегося подспудного антисемитизма, который был тогда силен почти во всех европейских странах.
Ренуар принимал участие в «деле Дрейфуса» в качестве антидрейфусара – в основном по причине своего политического консерватизма и страха перед анархизмом. Учитывая, что он осуждал современность, жил в окружении друзей-консерваторов и всегда стремился разделять общее мнение, нет ничего удивительного, что он оказался среди гонителей Дрейфуса. Надо помнить, что так же поступили 90 % французов, в том числе друзья Ренуара – Дега, Форен, Гийомен, Жюли Мане, Роден, Анри Руар, четверо сыновей Руара и Поль Валери
[852]. Впрочем, в случае с Ренуаром антидрейфусарство не равнялось антисемитизму, если определять антисемитизм как ненависть к евреям и их дискриминацию как национальной, этнической, религиозной или расовой группы. В 1984 году я опубликовала книгу «Ренуар: его жизнь, искусство и письма», в которой, основываясь на письмах Жюли Мане, я пришла к выводу, что Ренуар был антисемитом. Однако теперь, посвятив еще тридцать лет изучению биографии Ренуара, прочитав еще две тысячи писем его, к нему и о нем, тщательно изучив его личность и характер, я изменила мнение и более не считаю, что это так.
Тем не менее в разгар «дела Дрейфуса» Жюли Мане заносила в свой дневник высказывания, которые характеризуют Ренуара как антидрейфусара. В 1898 году она пишет: «…была сегодня в мастерской Ренуара, там обсуждали „дело Дрейфуса“ и евреев. „Они приезжают во Францию зарабатывать деньги, но, если приходится еще и драться, прячутся за деревом, – сказал месье Ренуар. – В армии их много, потому что евреи любят щеголять в форме… «Дело Дрейфуса» просят обнародовать, но некоторые вещи просто нельзя говорить вслух. Люди не хотят понимать таких вещей“, – добавил он. Кроме того, месье Ренуар прошелся по Писсарро, „еврею“, у сыновей которого нет гражданства, и они нигде не будут служить в армии. „Живучие они, эти евреи. Жена Писсарро не еврейка, а все дети евреи, еще почище своего отца“»
[853]. Патриотичный Ренуар, служивший в армии во время Франко-прусской войны, негодовал по поводу того, что дети Писсарро, соблюдающие традиции евреи, были освобождены от военной службы по религиозным соображениям. Он позволяет себе расистские высказывания, однако в них не звучит ненависти. Далее мы увидим, что на тех же принципах строилось и его поведение. Что касается использования неприемлемой лексики, тому было четыре причины.
Во-первых, в конце XIX – начале XX века предвзятое отношение к евреям было в Европе совершенно обычным делом. Во Франции особенно, поскольку там еще остро переживали случившееся двадцатью годами ранее унизительное поражение со стороны Германии во Франко-прусской войне, в результате которого Эльзас и Лотарингия, родина Дрейфуса, отошли к Германии. Мысль о том, что кто-то может продавать военные тайны немцам, была для подавляющего большинства французов красной тряпкой, а еврейское происхождение Дрейфуса только подстегивало негодование зараженной предрассудками общественности. Большинство французских газет (на которые были подписаны более двух миллионов человек) заняли антидрейфусарскую позицию и подтвердили вину Дрейфуса; многие мелкие газеты (с числом подписчиков в 200 тысяч) сохранили веру в его невиновность
[854]. Среди дрейфусаров оказались Кассатт, Шарпантье, Малларме, Мирбо, Моне, Писсарро, Синьяк и Золя. 13 января 1898 года, когда «дело Дрейфуса» уже сотрясало Францию на протяжении четырех лет, Золя опубликовал в дрейфусарской газете L’Aurore «письмо к президенту республики» под названием «Я обвиняю», в котором заклеймил французских генералов и сановников за то, что они засудили ни в чем не повинного человека и совершили еще более страшное преступление: представили в доказательство своего вердикта лживые и неполные свидетельства, поскольку заранее знали, что Дрейфус невиновен
[855].
Во-вторых, антисемитские высказывания Ренуара проистекали из его политического консерватизма, неколебимого патриотизма и страха перед анархизмом, за который ратовал Писсарро
[856]. Что касается последнего, Ренуар очень переживал, что связь с анархизмом может пагубно сказаться на стоимости его работ. Как и Сезанн, Ренуар был убежден в виновности Дрейфуса; оба художника были заядлыми националистами и безоглядно доверяли французским чиновникам, военным и прессе. Невиновность Дрейфуса показала бы слабое место во французской военной машине, а это националистам, вроде Ренуара и Сезанна, представлялось неприемлемым, вне всякой зависимости от религиозной принадлежности Дрейфуса.
Впрочем, у других консервативных друзей Ренуара национализм был далеко не единственной причиной выступать против Дрейфуса и дрейфусаров. Например, двое очень на тот момент близких друзей Ренуара, Дега и Жюли Мане, были, вне всякого сомнения, одновременно и антидрейфусарами, и ярыми антисемитами. Антисемитизм Дега превосходил все границы. К 1895 году Дега, на тот момент частично потерявший зрение, начал заставлять свою служанку Зою читать ему вслух антисемитскую ежедневную газету La Libre Parole. На волне общественного беспокойства, вызванного «делом Дрейфуса», он рассорился с друзьями детства – евреями Алеви, хотя они довольно давно перешли в католицизм. 5 ноября 1895 года Даниэль Алеви записал в дневнике: «[Дега] страстно уверовал в антисемитизм». Жюли Мане также принадлежала и к антидрейфусарам, и к антисемитам – это видно из ее дневника. В январе 1900 года состоялась ее помолвка с Эрнестом, одним из четверых сыновей Анри Руара, – все в этой семье были оголтелыми антидрейфусарами
[857]. Подтверждением антисемитизма Жюли служит и ее дневниковая запись от сентября 1899 года – она пишет о пожертвовании, которое она сделала совместно с пятью подругами: «Мы, шесть молодых девушек, посылаем скромную сумму в шесть франков в La Libre Parole, чтобы поддержать рабочих из Виллетт и фонд репатриации евреев в Иерусалим»
[858].
