Ренуар еще в марте 1903 года решил не давать негодяям спуска – он объясняет Андре: «Я ничем такого не заслужил, уверяю тебя. Так что, вернувшись в Париж, я обдумаю, как можно посильнее досадить господину Бартелеми»
[1017]. Изменив своему принципу не вступать ни с кем в конфронтацию, он решил судиться с Бартелеми и Фоше. В начале 1904 года он подал официальный иск, однако по совету адвоката через месяц отозвал его – ему сказали, что ничего из этого не получится. Дюран-Рюэлю он объяснил: «Я долго советовался с очень уважаемым адвокатом; он порекомендовал мне не подавать повторный иск… Если кто-то подделывает картины, придется схватиться с ним врукопашную, пусть полиция наказывает его по всей строгости или вызывает его и перевоспитывает… что до [поддельных] пастелей, Вьо не имеет права оставлять их у себя. Более того, адвокат считает, что шум вокруг подделок принесет больше вреда, чем пользы, и разве что отпугнет коллекционеров»
[1018]. Какие бы действия Ренуар ни предпринимал, они, увы, оказались безуспешными. Три года спустя, когда собрание Вьо поступило в продажу, в нем все еще находились сомнительные произведения, приобретенные через Бартелеми. Тем не менее как популярность, так и стоимость работ Ренуара продолжали расти. Поскольку подделки за подписью Ренуара продолжали появляться на рынке, Дюран-Рюэль продолжал фотографировать те работы, которые покупал у Ренуара, – эту систему он завел еще в начале 1890-х. Так же поступал и Воллар, он даже просил Ренуара подписывать фотографии
[1019].
Подделки и высокие цены были не единственными тревогами; Ренуар также боялся, что публика пресытится его работами. В марте 1902 года он писал Дюран-Рюэлю: «На мой взгляд, небольшие показы нескольких работ действуют сильнее. Мне кажется, что слишком большие выставки оставляют впечатление, что столько работ написать очень просто. При этом исчезает ощущение редкости… кажется, что художник несет картины, точно курица»
[1020]. Через два года он повторил те же аргументы, когда получил приглашение участвовать в осеннем Салоне 1904 года. За три недели до открытия он просит у Дюран-Рюэля: «Пожалуйста, не отправляйте туда слишком много работ. Редкая вещь ценнее, чем одна из многих»
[1021]. Дюран-Рюэль представил на Салон 35 работ (восемнадцать – из своих запасов), которые выставили в отдельном зале. Через месяц Монсад спросил по ходу интервью: «Вы теперь собираетесь регулярно выставляться?» На это Ренуар ответил: «Право же, не знаю… Честно говоря, я подустал от выставок. И вообще, чего вы от меня ждете? Осенний Салон представляется мне довольно бессмысленным… Выставок действительно слишком много, мне кажется, довольно помучить зрителей один раз в год»
[1022].
Тем не менее Дюран-Рюэль часто выставлял работы Ренуара. С 1902 по 1909 год он проводил его ежегодные персональные выставки, на самой скромной из которых была представлена 21 работа
[1023]. Возможно, он считал, что должен защищать свое право на произведения Ренуара, поскольку в 1900 году Александр Бернхайм устроил выставку Ренуара из 68 работ (это описано в четвертой главе)
[1024]. Девять лет спустя, когда Бернхайм решил провести еще одну выставку Ренуара, художник высказал те же опасения, в которых раньше признался Дюран-Рюэлю: «Дорогой месье Бернхайм, Вы знаете, каково это – быть знаменитым: начинается всегда хорошо, а кончается плохо. Что означает, что, если Вы будете показывать мои работы слишком часто, зрители ими быстро пресытятся… Право же, Вы меня очень обяжете, если вообще откажетесь от мысли об этой выставке. Р.»
[1025]. У Бернхайма, в отличие от Дюран-Рюэля, не было ни рычагов давления, ни работ из собственного собрания: приходилось выполнять пожелания Ренуара; мысль о большой выставке его работ он отложил на четыре года, до 1913-го.
Ренуар в возрасте 63 лет. 1904. Фотография Дорнака для серии «Наши современники у себя дома». Национальная библиотека, отдел фотографий и эстампов
Дюран-Рюэль был основным агентом Ренуара с 1872 года, хотя Ренуар неизменно оставлял за собой право напрямую продавать свои работы друзьям и патронам. С Дюран-Рюэлем его связывала крепкая дружба, и поначалу он испытывал вину, отдавая работы его конкуренту. В апреле 1901 года он робко признается: «Я имел слабость тебе изменить несколько раз с аббатом [священником и коллекционером], хотя отдал ему только то, что ты отверг и счел ужасным, что, кстати, есть чистая правда. Но если я буду продавать только хорошие вещи, я умру с голоду… Прошу, прости мне мою слабость»
[1026]. Как и всегда, когда Ренуар боялся, что кто-то из друзей на него обидится, он заранее начинает театрально извиняться. Через несколько дней Дюран-Рюэль написал в ответ: «Ты пишешь, что я отверг работы, которые ты продал аббату Гогену. С чего ты это взял? Я бы никогда в жизни от них не отказался, тем более что они очень хороши»
[1027].
Однако, несмотря на крепкую хватку Дюран-Рюэля, Ренуар в 1898 году сдружился с Бернхаймом, как видно из нескольких писем, и неудивительно, что впоследствии он начал продавать и этому агенту свои работы
[1028]. Дюран-Рюэль знал, что не может запретить Ренуару иметь дело с другими торговцами, так поступали почти все импрессионисты, однако в 1903 году он все же пытался склонить Ренуара к верности: «Продолжай усердно трудиться и напиши для меня побольше хороших работ, ни о чем не тревожась»
[1029]. Пять лет спустя, в декабре 1908 года, он пытается запретить Ренуару иметь дело с Бернхаймами: «Дорогой Ренуар, я только что получил неприятный сюрприз, которого никак не ждал и о котором обязан сообщить. Путем подковерных действий, которые они начали предпринимать довольно давно, Бернхаймы смогли уговорить Моне подписать с ними договор на серию видов Венеции… Я не понимаю Моне, однако упрекать его не стану. Его, безусловно, обвели вокруг пальца, и поскольку я не сомневался, что он не устоит перед улещиваниями Бернхаймов… я пишу все это конфиденциально, чтобы облегчить душу; когда увидишься с ними, не говори им ни слова, да и с другими это не обсуждай. Они наверняка на днях придут к тебе, потому что завтра уезжают на юг. Остерегайся их и их сладких речей… я им не доверяю… Ладно, хватит об этом, но я пытаюсь сообщить тебе некоторые подробности, чтобы наставить тебя на правильный путь… Они – торгаши, у них нет совести. Моне скоро в этом убедится, если будет и дальше их слушать»
[1030]. Дюран-Рюэль говорит с Ренуаром в покровительственном тоне, поскольку тот его на десять лет моложе. Будь Ренуар антисемитом, рассуждения Дюран-Рюэля наверняка возымели бы действие и он не стал бы сотрудничать с Бернхаймами. Но Ренуар не был антисемитом, а потому упреждения Дюран-Рюэля его не убедили, он продолжал дружить с Бернхаймами и выставляться у них. Более того, он однозначно дал понять Дюран-Рюэлю, что будет и дальше вести дела и поддерживать близкие отношения с Бернхаймами.
