Жану не нравилась жизнь пансионера, однако учился он хорошо. В январе 1905 года, когда ему было 10 лет и он все еще был пансионером, директор Сен-Мари, Ален Менье, написал Ренуару: «Месье… он по-прежнему в добром здравии; полагаю, Вы заметите, как он вырос и окреп… На прошлой неделе он стал первым по грамматическому анализу. На этой неделе – вторым по математике. Я очень доволен его успехами. Единственное, за что его можно упрекнуть, – это за болтовню, но не волнуйтесь, ничего серьезного. Он старательно готовится к первому причастию и прекрасно выучил катехизис. Церемония ориентировочно состоится 15 мая, надеюсь, что, благодаря своим хорошим оценкам, Жан получит право прочитать Возобновление обетов крещения. Как видите, все у него хорошо, Ваш маленький Жан остается прелестным ребенком, которого все мы любим и за которым я внимательно слежу… что касается Масленицы, то, если Вы считаете, что не стоит оставлять Жана на три дня в Париже с месье Пьером, я с удовольствием присмотрю за ним день-другой. [Семейство Мориса Дени] пригласило его провести день с их детишками, потому что он очень забавляет их своими рассказами и жизнерадостностью. В этом отношении я поступлю так, как Вы решите»
[1142].
Из друзей Ренуара обществом Жана наслаждалось не только семейство Дени. Три года спустя Ривьер писал Ренуару о Жане, которому тогда было 14 лет: «Мои дочери [двадцатитрехлетняя Рене и двадцатишестилетняя Элен] получили письмо от Жана, весьма забавное, со странными придуманными словами. Тон ироничный, смягченный добродушием. Он сможет неплохо писать, когда набьет руку… Характер у Жана довольно необузданный, однако возраст и размышления могут превратить это в прекрасные качества. Он научится сдерживаться и смягчать свое поведение… Когда понадобится, Жан сможет смирять свои порывы»
[1143].
Не исключено, что необузданность Жана была следствием его неумения приспособиться к строгой дисциплине школ-пансионов. Родители отправляли его и в другие заведения, но ни одно ему не подошло. В результате Ренуар с Алиной забрали Жана из школы, он стал попеременно жить в Париже, Эссуа и под Канем и, как и Коко, учиться на дому. В 1958 году Жан объяснил в интервью для радио, что школы он не любил, в частности, и потому, что атмосфера там, по сравнению с теплотой его дома, была просто ледяная
[1144]. Постоянного дома у Ренуаров не было – они кочевали между Парижем, Эссуа и Канем, однако Жан в разлуке тосковал по семейному кругу, в особенности по отцу. Физически Жан больше походил на Алину – рыжие волосы, голубые глаза и округлая фигура, однако темпераментом был ближе к отцу. Оба они были общительными, веселыми, остроумными оптимистами, их любили люди всех возрастов. Про близость к отцу Жан пишет в его биографии «Мой отец Ренуар», которая проникнута искренней любовью: во всей книге нет ни единого критического замечания в адрес отца, пусть даже самого сдержанного
[1145].
Ренуар платил Жану той же монетой, – безусловно, он был его любимым сыном. В том же интервью 1958 года Жан описывает, как снисходительно отец относился к его прихотям. Он вспоминает, что однажды ушел из школы без спросу, зная, что его родные находятся в Париже. Зайдя к отцу в мастерскую, он сказал, что их распустили на каникулы. Жан вспоминает, что отец ему не поверил, однако позволил остаться на неделю дома
[1146]. Благодаря той же снисходительности Жан мог часто менять школы, а в итоге перешел на домашнее обучение. Пока сыновья Ренуара были маленькими, он использовал им же придуманные ласкательные прозвища (Пьер был Пьеро, а Клод – Коко, Клокло или Кло
[1147]), но только Жана он продолжал называть Жанно, даже когда тот вырос.
Особое отношение Ренуара к Жану проявляется и в их письмах друг к другу. Когда мальчику было девять лет, Ренуар писал Жанне Бодо: «Только подумать – Жан уже в пятом классе, а все пишет мне „Милый папочка“, я просто в восторге»
[1148]. Жан сохранил эту привычку на все следующие шестнадцать лет, до самой смерти отца, – Жану на тот момент было 25 лет, а заканчивал он письма словами: «Люблю вас всех, Жан»
[1149]. Ренуар, в свою очередь, обращался к сыну «Милый Жанно», а подписывался «Папочка Ренуар»
[1150]. Старшему же сыну Ренуар, напротив, писал довольно формально, начиная письма словами «Мой дорогой Пьер», а заканчивая «С наилучшими пожеланиями, твой отец Ренуар»
[1151].
Отцовская забота проявлялась, кроме прочего, в постоянных тревогах за Жана. Ренуар знал, насколько для среднего сына важна семья, и, поняв, что не сможет по состоянию здоровья присутствовать на первом причастии Жана (оно состоялось весной 1905 года), он обратился к Жанне Бодо: «Ты – моя единственная надежда, только ты можешь проследить, чтобы Жан не оказался совсем один на первом причастии. Жена не хочет, чтобы я возвращался по причине холода, и она пристально за мной следит. Рассчитываю, что ты посетишь церемонию, которая состоится 18 мая в Везине [пригороде Парижа]»
[1152]. Помимо душевного спокойствия Жана, Ренуар тревожился и о его физической безопасности – это видно из письма к Алине (Жану тогда было 14 лет): «Передай Жану, что я его люблю, и скажи, чтобы плавал в море только с надежными людьми»
[1153]. Ренуара волновали не только опасности, непосредственно грозившие Жану, но и потенциальные невзгоды. В 1908 году, за шесть лет до начала Первой мировой войны, художник переживал по поводу политического противостояния, которое на тот момент уже стало очевидным. Ренуар размышлял: «По крайней мере, пока не разразилась война. Я очень боюсь, как и любой отец. Думаю про Жана – ты же понимаешь»
[1154]. Жану тогда было четырнадцать, до призыва на военную службу ему оставалось еще несколько лет, что же касается двадцатитрехлетнего Пьера, его бы забрали в армию незамедлительно. Однако в этом письме Ренуар не высказывает никаких тревог по поводу Пьера.
