Мы даже понимаем некоторые из механизмов мозга, поддерживающие эти способности. У крыс, да и у людей, отдельные области лобной коры мозга играют особенно важную роль в социальной координации. Если эти области повреждены, то такие крысы во многом ведут себя похоже на тех, кто в детстве был лишен игр. Они способны овладеть навыками драки или знакомства, но не умеют быстро и гибко реагировать на соплеменников. Образно говоря, они выучивают только слова, но не мелодию; знают танцевальные па, но танца у них не получается.
У крыс, которые в детстве играли, мозг развивается несколько иначе, чем у неигравших. Некоторые отделы мозга становятся более сложными, а некоторые работают более организованно. Оба эти изменения вносят вклад в социальную компетентность взрослых особей. Кроме того, крысы, игравшие в детстве, вырабатывают особые вещества, в частности так называемые холинергические трансмиттеры, в большем числе социальных областей лобной коры. Как говорят неврологи, эти вещества делают мозг более пластичным.
С точки зрения нейронауки пластичный мозг – это мозг, который легче изменяется. Более пластичный молодой мозг сможет быстрее создать множество новых нервных связей в результате какого-то нового опыта, а мозг более старый, скорее всего, останется прежним. На начальных этапах развития игра способствует выработке таких веществ, а позже она помогает сохранить пластичность, делая мозг более чувствительным к таким веществам
[175].
Чтобы наглядно показать это, исследователи вводили никотин взрослым крысам из двух групп – игравшим и не игравшим в детстве. Такие препараты, как, например, никотин, имитируют действие холинергических веществ, которые вырабатываются в организме естественным образом и, помимо прочего, повышают способность мозга к обучению, – именно поэтому курильщик с сигаретой чувствует себя более сосредоточенным и сконцентрированным. Никотин как бы делает мозг более молодым и пластичным, но степень этой молодости и пластичности может варьироваться. Никотин гораздо сильнее воздействовал на взрослых крыс, которые в детстве играли в драку, чем на их более степенных сверстников: ранняя возможность поиграть обеспечивала потенциал пластичности даже во взрослом возрасте.
С возрастом у всех крыс мозг утратил гибкость. Но крысы, игравшие в детстве, все-таки сохранили способность меняться, даже будучи взрослыми, – их мозг был более пластичным. Опыт игры в детстве не помогал крысе лучше справляться с какой-то конкретной задачей: игра помогала им справляться с множеством разных задач более гибко и более разнообразными способами.
Вникая во все
Игра-потасовка по сути своей социальна – для драки нужны двое. Но животные и дети играют еще и с предметами. Если дать новую игрушку даже совсем крошечному младенцу, он будет ее облизывать, трясти, ронять и вертеть. (Вообще-то младенцы проделывают все то же самое с предметами, которые вы совершенно не собирались им давать, – скажем, с кусочком печенья, валявшимся на ковре, с прилипшими пылинками и ворсом.)
В замечательной серии экспериментов, проведенных еще в 1960-е годы, ученые сравнивали крыс, которых хорошо кормили и о которых хорошо заботились – но при этом растили в обычных стерильных лабораторных клетках, – с их товарками, выращенными в “обогащенном” окружении с богатым выбором игрушек. Фактически эта “обогащенная” среда для большинства крыс была гораздо ближе к их естественной среде обитания – представьте себе обычного нью-йоркского крысенка, счастливое детство которого протекает в окружении восхитительных жестянок из-под газировки и рваных картонок от пиццы
[176].
Во всех возрастных группах и по всем измерениям развития мозга такие крысы, имевшие возможность играть, развивались лучше. Их мозг вырастал более крупным, чем у других крыс, в нем было больше нервных связей и лобные доли были крупнее. И, подобно крысам, которым дали возможность в детстве всласть подраться, у этих крыс, выросших в окружении игрушек, тоже вырабатывалось больше химических веществ, облегчающих научение, чем у крыс, выращенных в простых клетках. Игра с игрушками, как и с другими крысами, судя по всему, тоже способствовала повышению пластичности мозга. Та же закономерность прослеживается и у других животных, например у обезьян.
Но в самом ли деле детеныши животных играют с игрушками? Молодые вóроны, несомненно, играют по-настоящему. Вóроны, вороны и грачи – вообще поразительно разумные птицы, такие же умные животные, как макаки, а возможно – даже такие же, как шимпанзе. Я уже рассказывала о необыкновенно умных воронах, которые водятся на далеком тихоокеанском острове Новая Каледония.
Новокаледонские вороны, как и приматы, умеют пользоваться орудиями. Но они также умеют с помощью одного орудия изготавливать другое и передавать собственные технологические инновации в этой области следующим поколениям – крайне редкая способность среди животных.
Неслучайно, что у этих птиц чрезвычайно длинное детство. Новокаледонские вороны остаются подлетками (то есть уже умеющими летать, но зависящими от родителей птенцами) до двух лет – поразительно долго по меркам жизненного цикла птицы. Как они распоряжаются столь долгим детством? Как и наши дети, они играют. Но вместо кубиков лего и кукол они играют с веточками и листьями пандана.
Как я уже рассказывала, в дикой природе взрослые новокаледонские вороны используют свой высокий интеллект, чтобы изготавливать из пандановых листьев орудия для добывания пищи. Примерно то же самое они проделывают и с ветками колючих растений, а в лабораторных условиях сооружают подобные орудия-крючки из проволоки.
А что же молодые воронята? Птенцы тоже играют с листьями пандана. Но, как и можно было ожидать от детей, они делают это крайне неумело. Бедняги хватают лист за острый конец вместо того, чтобы схватить за основание, пытаются воткнуть в него колючки острием вниз вместо того, чтобы они торчали вверх и на них накалывались насекомые, – и в целом это совершенно неэффективная возня и пустая трата времени.
В течение всего этого времени и всей этой возни родители-вороны терпеливо снабжают птенцов насекомыми. Более того, родители позволяют птенцам отбирать у них веточки и листья – чего никогда бы не позволили другим взрослым воронам. (Кстати, другие, менее умные виды врановых и с птенцами себя ведут менее терпимо.) В сущности, новокаледонские родители-вороны обеспечивают детей игрушками.
Действия птенцов со стороны совершенно не имеют смысла – и они уж точно не приносят результата. Зато у воронят есть шанс перепробовать все возможные варианты действий с листьями и веточками, эффективные и бесплодные, глупые и умные. А это позволяет им развить интеллект, который так поражает в поведении взрослых птиц, по крайней мере во всем, что связано с орудиями-веточками.
Есть и другие птицы, демонстрирующие поразительно сложное поведение. Но у многих из них это, судя по всему, врожденная способность, закрепленная к тому же естественным отбором. Например, у едва вылупившихся домашних цыплят уже наблюдаются некоторые удивительно сложные специализированные типы знаний и навыков
[177]. Эти навыки со временем позволят взрослым особям замечательно эффективно находить и клевать зерно. Но, когда дело доходит до любых других задач, цыплята заходят в тупик. Отличительная черта интеллекта врановых – именно его гибкость. В лабораторных условиях они способны сообразить, как изготовить крючок из кусочка проволоки, несмотря на то, что в их естественной среде обитания никакой проволоки вообще нет.
