От старой «телячести» осталось только обманчивое чувство общности: ведь мы, интеллигенция, хотя и разные люди, но по-прежнему едины в желании сделать нашу огромную страну лучше, разумнее, счастливее. Стало быть, мы хотим перемен. И опять мы вспомнили Тютчева: его слова «Блажен, кто посетил сей мир, / В его минуты роковые…»
Но вот беда! Шло время, и как только Горбачев ослабил путы, приблизив «минуты роковые», продвинутая интеллигенция мгновенно забыла поэта и свою жажду перемен. Вместо этого из закоулков памяти, а может, из цитатников, купленных в загранкомандировках, она извлекла всякие-разные крылатые словечки и слоганы. Например, афоризм Вольтера «Я не разделяю его убеждений, но готов умереть ради того, чтобы он их открыто высказывал». Или реплику из Шекспира: «Чума на оба ваших дома». Или чисто чистоплюйские изречения: «Политика – грязное дело» и «Интеллигенция всегда в оппозиции к власти». Или пушкинские слова о русском бунте, «бессмысленном и беспощадном».
А то и вовсе вошло в моду переиначивать слова Адорно: «После Освенцима нельзя больше писать стихи». Одна чувствительная журналистка заявила даже, что… после событий 1990-х она никогда больше не будет счастливой.
Вот уж не ко времени были в 1990-х все эти изречения, афоризмы, слоганы и даже пушкинские слова. Ну разве в XX веке, при тоталитарном строе возможен народный бунт? Уже Тухачевский сумел с помощью стотысячной армии сравнительно быстро разгромить восстание на Тамбовщине. Тоталитарные режимы вооружены до зубов. Когда дело касается их непокорных подданных, у них всегда под рукой и войска, и свои ОМОНы, и свои спецназы, и своя дивизия им. Дзержинского. Эти режимы и сами бессмысленны и беспощадны.
«Цветные революции» на мусульманском Востоке не в счет – там есть свои сложившиеся силы, свои законы и правила. И они там правят бал. Речь о России. Ведь это в России я слышала и вольтеровский афоризм, и пушкинские слова, и шекспировскую реплику, и дурацкие слоганы. Слышала на всех собраниях, семинарах, коллоквиумах и прочих сборищах, во всех Домах, Залах, Аудиториях, куда попадала в 1990-е годы. И конечно, читала их во всех газетах и журналах.
Души прекрасные порывы забалтывались на глазах. И часть высоколобых была «впереди планеты всей».
А потом в самые что ни на есть «минуты роковые» многие наши интеллектуалы вообще разбежались кто куда. Например, главный редактор смелого «Огонька» Виталий Коротич. А как он пригодился бы в середине и в конце 1990-х, когда позарез были нужны борцы за новую журналистику, неподкупные, не боящиеся правды.
Постфактум Коротич сообщил, что он уехал профессорствовать в Бостон, но Коротич не Эйнштейн – Гарвард вполне мог обойтись и без Коротича. Так называемых «советологов» в США вполне хватает.
Отбыл в дальние края и талантливый экономист Николай Шмелев – мир праху его. Муж привел его к нам в дом, и мы были восхищены им, особенно его статьей в «Новом мире» «Авансы и долги» – блестящей статьей о преимуществах рыночной экономики. Но Николай Шмелев отправился на несколько лет читать лекции по экономике, кажется, в Швецию. Однако Швеция – всем известно – неплохо справляется со своей экономикой. Лучше бы Шмелев поработал вместе с молодыми экономистами из команды Гайдара.
Трибун конца 1980-х – начала 1990-х Юрий Афанасьев – и он недавно умер, – бывший ректор Историко-архивного института, стал ректором вновь созданного РГГУ. Невелик подвиг. И означало это, что Афанасьев ушел от активной политики. Ушел, видимо, тогда, когда министром печати и информатики и первым замом председателя правительства РФ был М. Полторанин. Такого реакционера и черносотенца не потерпел бы и Брежнев. Но, увы, никто из интеллигентов калибра Афанасьева не захотел бороться за ключевые идеологические посты в новой России.
При первой же неудаче демократов исчез с политической сцены и Карякин. Мир и его праху. Прошу прощения, но для меня он навсегда остался Юрой Карякиным из кооперативной девятиэтажки на Перекопской улице, дом 17, корпус 5. Дом этот называли «Островом свободы», потому что в нем поселились молодые научные сотрудники, сбежавшие от старых жен.
Нас с мужем очаровал тогда этот умный парень, безбашенный бедняк, друг такого же безбашенного бедняка Эмки Манделя (Коржавина). Напомним, друг еврея-поэта в ту юдофобскую пору…
Карякин уже в 1980-х стал модным не то писателем, не то философом или даже «мыслителем», по определению Ю. Роста. Прошло еще немного времени, и модный «мыслитель» Карякин написал в некрологе на смерть еще более модной Лидии Чуковской, что ей, мол, удалось «превратить орфографию, грамматику, синтаксис в мерило нравственности, в критерий духовности…».
И сочинил Карякин эту чушь собачью – он воспринимался в ту пору, ко всему прочему, и как общественный деятель, – повторяю, сочинил эту галиматью Карякин в 1996 году, в очень неспокойное время: коммунист Зюганов вот-вот мог стать тогда президентом РФ.
Но шок вызвал у меня Гавриил Попов – при советской власти декан экономического факультета МГУ, «учитель» некоторых молодых реформаторов.
Попова выбрали мэром Москвы, а он взял и отдал эту выборную должность своему политическому корешу Лужкову. Хороший откат надо было получить за это. А потом двадцать лет сидеть тихо (заметим, для политика это как-то странно) и только изредка вылезать с гнусными статьями, оплевывая реформаторов 1990-х. Ничего себе интеллигент!
Ну а где были в те годы наши самые-пресамые «инженеры человеческих душ» – писатели? Где были поэты-романтики? Поэты-бунтари? Неужели новая власть не заслужила нового Маяковского? Или хотя бы новых блоковских «Двенадцати»: «Революцьонный держите шаг, / Неугомонный не дремлет враг».
Правда, к 1990-м самые крупные стихотворцы советской эпохи уже ушли из жизни: умерли и Пастернак, и Твардовский, и Слуцкий. А Иосиф Бродский был изгнан из страны.
И все же… Где были поэты? И где, между прочим, были наши храбрые «подписанты»? Те, кто сочинял письма «наверх» и разносил их по домам? Казалось бы, их доблестные имена должны заполонить все печатные СМИ. Ничего подобного. И в газетах, и на ТВ появились совсем другие талантливые и смелые люди.
Да и в «минуты роковые» 1991 и 1993 годов другие сограждане вселяли в нас мужество.
Когда красно-коричневые, а попросту говоря, российские фашисты, штурмом брали телевизионный центр в Останкине, к микрофону в резервной студии на Пятницкой вышла актриса… Нет, не новая Ермолова, даже не новая Яблочкина с ее королевской статью и манерами. То была птичка-невеличка, хара́ктерная актриса Лия Ахеджакова. При том что Лия Ахеджакова отнюдь не числилась в униженных и оскорбленных, в сирых и убогих; и в советские времена она была известна и востребована. А нам всю жизнь до этого внушали, что только униженные и оскорбленные теряют страх и идут на баррикады. Однако именно Лия Ахеджакова произнесла в «минуты роковые» монолог воистину шекспировского накала:
Те, кто смотрит сейчас на эти рычащие, звериные морды и разделяет их злобу, ничему не научились за прошедшие семьдесят лет. Им кажется, что тогда все было прекрасно: была колбаса (и кого-то бросали в тюрьмы); все прилежно трудились (и людей расстреливали за опоздание на работу); и все жили так хорошо (и миллионы сидели в ГУЛАГе)…
