Напрасно некоторые немецкие историки внушали нам, что президент Гинденбург долго не хотел назначать Гитлера канцлером из-за того, что считал его опасным конкурентом, опасался его харизмы.
Аристократ, генерал-фельдмаршал Гинденбург, просто презирал Гитлера: для него Гитлер был пустышка, фигляр, который не имел ни надлежащей выправки, ни приличных манер.
Так почему же Гинденбург в конце концов отдал Гитлеру власть?
Немецкие политики боялись, что в условиях демократии не справятся с народом, обнищавшим и озлобившимся за годы Первой мировой войны и мирового экономического кризиса. Боялись простого обывателя-немца, которого называли тогда в Германии с легкой руки писателя Ганса Фаллады «маленьким человеком», а в Советской России, в «комвузах» – «сбесившимся немецким лавочником».
Кроме того, в спину буржуазным партиям дышали коммунисты. Немецкая компартия Германии с Эрнстом Тельманом во главе получила на последних свободных выборах в Германии 6 миллионов голосов.
Ну а почему Ленин возвысил Сталина? Почему написал о нем «чудесный грузин»? Чем уж так прельстил умного и проницательного Ленина «Сосо»?
Только тем, что интеллигенту Ленину оказалось не по пути с его первыми соратниками – социал-демократами Плехановым, Мартовым, Потресовым, Даном. Для него они были «интеллигентскими хлюпиками». А в Сталине он разгадал жесткого, прямолинейного, готового на все политика и, как ему казалось, лично преданного ему человека.
И почему Ленин, видимо, уже раскусив Сталина, не написал в своем так называемом завещании прямо, что Сталина надо во что бы то ни стало убрать, ибо он хам и сатрап?
Да потому, что Ильич не видел альтернативы Сталину.
Повторяю: и Сталина, и Гитлера делали другие. И делали не как нормальных политиков – вот что самое главное, – а как повелителей, как вождей толпы, масс, человеческого стада.
Но подумайте сами, сколь трудно было лепить в XX веке тиранов, несменяемых диктаторов. Они не помазанники божьи, их нельзя облачить в горностаевые мантии, дать им скипетр, возвести на трон…
И вот обоим – и Сталину, и Гитлеру – придумали особый имидж: не политических деятелей, не государственных мужей, а богочеловеков. И эти имиджи, естественно, во многом совпали. Придуманные вожди стали похожими друг на друга: они не ошибаются, все знают заранее, разбираются во всех науках. Они великие строители, стратеги, полководцы, они одеты в какие-то странные полувоенные одежды и берут на руки детей, которые преподносят им цветы. И они повсюду видят заклятых врагов, умело натравливают одну часть народа на другую.
(Из записных книжек Обыкновенной Говорящей Лошади)
Без политики не обойтись
Хочу процитировать собственного сына, художника Меламида, который в интервью «Независимой газете» от 30 мая 1992 года сказал: «Как морская рыба не может выделить соли из воды, в которой она живет, так мы не можем выделить политику из жизни, в которой живем…»
Очень это мудрое замечание! Недаром сын провел столько времени в разговорах-спорах с отцом-историком и международником. Жизнь без политики немыслима. Увы!
(Лето 1992. Из записных книжек Обыкновенной Говорящей Лошади)
Волчья яма
Самого милого, доброго и очаровательного человека из всех, кого я встретила на своем долгом жизненном пути, звали Лев Эммануилович Разгон.
Жена Льва Разгона – Рика (они встретились в ссылке между двумя лагерными сроками) – оказалась Льву под стать. Но Рика была второй женой Льва. В ранней молодости Левушка женился на дочери чекиста, имя которого в 1920-х наводило ужас даже на таких сугубо мирных, не вовлеченных в политику граждан, как, к примеру, мои папа с мамой.
Тестем Льва был Глеб Бокий.
И в доме Бокия, в гостях у хлебосольной жены Бокия молодой Разгон не раз сидел за одним столом с парнишкой Николаем Ежовым. С парнишкой, вошедшим в историю России под кличкой «Кровавый карлик». Кого угодно лет через сто, возможно, оправдают, только не Ежова. Самые страшные годы сталинского террора стали известны под названием «ежовщина». А когда Сталин убрал Ежова и на его место поставил Берию – люди вздохнули с облегчением. Я это хорошо помню.
В 1937 году не кто иной, как Ежов, казнил Бокия.
Но до этого не кто иной, как Глеб Бокий, создал в ГПУ – НКВД «Лабораторию ядов», чтобы, значит, без шума убирать кого следует и в СССР, и за его пределами.
Ну а что вспоминал Лев Разгон о Ежове?
Вспоминал, что Ежов прекрасно пел. Пел и старые народные песни. И песни новые, революционные…
И еще Левушка рассказывал, что он в ту пору вместе с другими комсомольцами ходил во МХАТ, чтобы сорвать там спектакль по пьесе вконец затравленного Михаила Булгакова «Дни Турбиных».
Милый, очаровательный, добрый, участливый Лев Разгон!
* * *
Не то в 1960-х, не то в 1970-х я прочла, что замечательный писатель Исаак Бабель часто посещал, но уже не «салон» Бокия, а «салон» самого Ежова. Несравненный Бабель. Знаменитый Бабель.
Бабель был любовником жены Ежова.
Среди любовников ежовской жены оказались и другие знаменитости. Например, Шолохов. Но бог с ним, с Шолоховым. Меня интересует Бабель! Зачем он полез в эту грязь? Хотел спастись? Не спасся. Погиб в сталинских застенках. Только себя замарал.
* * *
Иногда я думаю: сумеют ли умные историки вкупе с умными психологами распутать клубок людских судеб, который в XX веке возник в послереволюционной России? А если и не распутать, то хотя бы отделить чистых от нечистых? Виноватых от невиновных?
А может, то был и не клубок вовсе, а гигантская волчья яма, куда провалились несколько поколений советских граждан?
(Из записных книжек Обыкновенной Говорящей Лошади)
Жук ел траву
Я была уверена, что атмосферу Большого террора 1930-х, когда арест и ГУЛАГ угрожали буквально каждому гражданину СССР, передает стихотворение малоизвестного поэта 1920–1930-х годов В. Кочеткова.
Вот это стихотворение:
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них.
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг.
Прошло много лет. Я стала совсем старой. И вот однажды сын произнес несколько строк вслух. Эти строки я наверняка когда-то читала. Но ни разу не вспомнила.
Вот эти строки:
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
– Кто это написал? – спросила я.
