Правда, во дворе особняка, где жила я с родителями, давным-давно превращенного в коммуналку, было несколько строений, в одном из которых (кажется, в бывшем каретном сарае) жила красивая девушка, и у этой девушки был, как сказали бы теперь, бойфренд-вор. По слухам, очень влиятельный.
Но это был «свой» вор. А к «своим» ворам мы как-то притерпелись. Так же как притерпелись, приспособились ко всей тогдашней жизни. После смерти Сталина вплоть до середины 1980-х она не казалась большинству из нас такой уж невыносимой. Помогали населению и так называемые страны народной демократии, поставлявшие в СССР свой ширпотреб, и массовое строительство, начатое Хрущевым.
Что касается преступности, то в 1990-х годах действовала еще и сталинская политика все засекречивать.
Даже о поимке серийного убийцы Чикатило нам не сочли нужным сообщить. Мы с мужем узнали о суде над ним от друга-немца, который был связан со всемогущими киношниками.
Словом, я вынуждена повторить, что мои замыленные глаза так и не увидели в 1990-х всплеска насилия.
Может быть, не увидели потому, что я на всю жизнь запомнила: как бы ни терроризировали население бандитские шайки – это все пустяк по сравнению с государственным террором.
Просветил меня насчет криминала в Москве сын. Он в «лихие девяностые», слава богу, уже мог приезжать к старым родителям. (Десять лет это было запрещено.)
И вот как раз сын заставил меня вспомнить, сколько было в те годы совершено убийств, так сказать, на глазах у ошеломленной публики. Притом убийств, совершенно непонятных и, само собой, безнаказанных.
Убили Аликиного знакомого Тайца из нашего кооперативного дома Академии наук, «домашнего мальчика». Чудака. Отец у него был профессор, мать – пианистка.
Убили жену Мити Арнольда, брата моей невестки. Совсем молодую женщину, недавно ставшую матерью. Ее матушка Мара Агапитова, так же как и я, закончила ИФЛИ, только русское отделение.
Убили Вильяма Похлебкина, международника-скандинависта, добрейшей души человека. Бедняка. Прославился Похлебкин много позже, уже в XXI веке. Тогда вошли в моду его кулинарные рецепты. Похлебкина привел к нам в дом муж, и все мы умилялись его способности радоваться самым простым вещам, к примеру искусству правильно заваривать чай. Этому искусству Похлебкин готов был обучать каждого встречного и поперечного…
Убили молодого художника Федулова, учившегося в Строгановке вместе с Аликом и Виталием Комаром – соавтором Алика.
Убили сына нашего с мужем хорошего знакомого Валентина Михайловича Бережкова. Молодой Бережков был переводчиком Сталина и Молотова. Потом его карьера резко оборвалась. К счастью, за Бережкова вступился Молотов. И он, хотя и опальный, долгие годы проработал в журнале «Новое время». А в 1970-х сумел переломить судьбу, начать жизнь заново: женился на молодой Лере, Лера родила ему сына (сыновья от первого брака Валентина Михайловича уже сами были отцами семейств). И вновь Бережков пошел в гору, стал главным редактором журнала «США». В годы перестройки обосновался в Америке. Туда же, по словам Леры, намеревался переселиться и их сынок с женой и ребенком. Но задержался в Москве из-за каких-то своих дел в финской фирме. И вот… такая трагедия.
Убили Марка, мужа моей молодой приятельницы Маши Бе́рлин.
При советской власти он сумел разбогатеть. Как кооператор открыл мастерскую по пошиву брюк… В 1990-х эмигрировал в США, видимо, забрав с собой большие деньги. Но буквально тут же разорился – правила игры в США были совсем другие. Скоро, однако, Марк завел «алкогольный бизнес» в России. (Насчет «алкогольного бизнеса» – его собственные слова.) Очевидно, использовал при этом старые связи. А связи у Марка были немалые – иначе он не мог бы много лет держать частное предприятие в центре столицы.
Да и жила семья Маши на самой престижной улице Москвы – улице Горького – в Мордвиновских корпусах, где квартиры получали только особо избранные: генералы и адмиралы, а также крупные чиновники, большие начальники. По словам Машиной мамы, Маша и Марк «гуляли» этих начальников, вывозили их на несколько дней в Европу развлечься, видимо, чтобы не мешали «алкогольному бизнесу». И вдруг я прочла в «Вечерке», что труп Машиного мужа выловили из Москвы-реки, где он пролежал зиму подо льдом… И ни суда, ни следствия. Убили, сбросили в реку. И точка…
Убили, по слухам, несколько человек в издательстве «Дрофа» или связанных с ним мелких издательствах, которые участвовали или хотели участвовать в издании учебников. Учебники были самое что ни на есть хлебное дело. Человек откажет себе во многом, но обязательно купит учебник своему ребенку…
Вот так начинался дикий капитализм в России.
Но если бы только так!
И здесь надо отметить, что в 1990-х произошел и другой, еще более опасный всплеск беззакония. Наружу вышли давно зревшие в недрах советского строя черные силы крайней реакции, по существу фашистские силы. И эти силы почувствовали свой шанс.
Началось все еще при Брежневе. Уже тогда ежегодно 20 апреля подростки из Подмосковья приезжали в столицу и шли группками от вокзалов к скверу на Пушкинской площади, чтобы молча постоять там несколько минут – отметить день рождения Гитлера.
Трудно себе это представить. Но так было. День рождения преступника номер 1 отмечали внуки людей, которые отдали свои молодые жизни ради того, чтобы навсегда спасти человечество от фашистской чумы.
Об этой акции подростков в Москве (тогда такие акции назывались «вылазками») говорили только шепотом и под величайшим секретом.
Правда, в конце 1980-х нам с мужем назначил встречу в Доме журналистов молодой человек, по всей видимости, из КГБ. Представился он работником одного из столичных райкомов КПСС. И, поведав о том, что мы уже знали, попросил совета.
Обратился гэбэшник к нам как к авторам единственной в то время в СССР книги о Гитлере.
Но что мы могли ему сказать? Что посоветовать?
Рукопись «Преступника номер 1» пролежала четырнадцать лет под диваном у нас дома. Книгу запретили и в «Новом мире», и в Политиздате. Она была издана только в 1982 году. Да и то чудом.
Ничего внятного о германском фашизме и о Гитлере писать не разрешалось.
Словом, власти сделали все возможное и невозможное, чтобы взрыхлить и удобрить почву для нацистских всходов. Добавим к этому, что сразу после войны Сталин начал проводить политику государственного антисемитизма, а государственный антисемитизм был, как известно, фирменным знаком фашистского режима.
Что ж тут удивительного, что в 1990-х нацистские посевы дали богатый урожай. Москву буквально завалили самой настоящей, стопроцентной фашистской литературой – от перевода «Майн кампф» Гитлера до трудов отечественных фашистов. Сочинения Геббельса и «Протоколы сионских мудрецов» – верх антисемитской тупости – продавали на развалах у музея Революции, а у метро «Краснопресненская» мужики со свастиками на черных гимнастерках всучивали прохожим фашистские газетенки. В одной из таких газетенок (в «Русском воскресении») были изображены наши с мужем физиономии с такой подтекстовкой: «Вот кто считает Адольфа Алоизовича „Преступником № 1“». А далее шли имена всех известных специалистов по нацизму… «Проэктор, Полторак, Черная, Мельников, Гинзбург, Безыменский, Кива, Гинцберг». Прямо хоть сразу устраивай погром!
