— Все сложилось как нельзя лучше, — заключил Оливье. — Нам с Монту тоже надо благодарить Господа, что помог нам в нашем путешествии. Мы дали обет пойти к Нотр-Дам-де-Мустье... Но скажи, отец, что случилось с библиотечной башней?
Он чуть было не забыл о ней, радуясь встрече. Но сейчас вдруг вспомнил увиденную при входе картину. Он ждал простого ответа и получил его. Но не понял, почему лицо отца стало как будто чужим.
— В нее попала молния, — сказал он.
— Молния? А остальная часть замка не пострадала? Невероятно!
— Поговорим об этом позже... в более подходящей обстановке. Ты, должно быть, устал. И мессир Пьер тоже...
Тот засмеялся:
— Давно уже никто не называл меня так! Это пробуждает воспоминания...
Помогая отцу подняться по ступеням, ведущим наверх, Оливье подумал, что в первый раз за многие годы он будет спать под одной крышей с женщинами, но это не смутило его. Храм, его строгие ритуалы, его требования, которые легко было выполнять, когда военная жизнь заполняла все существование, уходили в прошлое, покрывались туманом. И он не только больше не страдал от этого, но испытывал странное чувство свободы, смешанное с неким подобием надежды. Должен ли он видеть Божий знак в том, что дети Матье здесь... или это новая форма искушения, более жестокая, чем прежние? И ночью, прежде чем уснуть, он долго молился, надеясь обрести просветление. Он плохо спал и рано утром отправился в часовню к заутрене, которую отец Ансельм всегда служил для обитателей замка. До того как Оливье принял обет, он часто заходил туда и часто видел там мать. На этот раз, когда он вошел в церковь, освещенную двумя большими свечами из желтого воска, его взгляд упал на отблеск, которые они отбрасывали на белокурую голову, наполовину скрытую белой вуалью... и удалился. Преклонить колени рядом с Од в узком пространстве церкви было бы мгновением чистого счастья, на которое он не имел права.
Оливье пересек двор, где уже суетились конюхи и прачки, собиравшиеся спуститься к реке. Все радостно приветствовали его, и это согрело ему сердце. Он отвечал им приветливо и просто, счастливый оттого, что снова стал частью этого мира. Тонен, старый конюший, остановил хозяина.
— Так хорошо, сир Оливье, что вы здесь, и мы все рады этому. Но... не собираетесь ли вы снова отправиться в путь? — спросил он со сдержанной тревогой.
— Нет, Тонен! Я пришел, чтобы остаться, помогать отцу и заботиться обо всех вас!
Тот радостно подбросил шляпу в воздух, поймал ее, нахлобучил на голову и закричал:
— С вашего позволения, я скажу об этом остальным! Они очень обрадуются!
Оливье между тем подошел к обрушившейся башне, обломки которой громоздились зловещей кучей, открывая местами уступы скалы, которая еще недавно служила ей опорой. Драма, по всей видимости, произошла совсем недавно. Часть стены еще стояла, и, что было еще более странным, каминная труба, откуда начинался тайный ход, все еще торчала кверху, лишенная своего очага, но сохранившая колпак с гербами, крышку и заслонку, висевшие в пустоте.
Оливье обернулся в поисках того, кто разъяснил бы ему, как давно все это случилось, и увидел отца. Опираясь на крепкую палку, Рено подходил к сыну. Он двигался не хуже, чем в момент прощания, и Оливье, глядя на него, невольно восхищался им. Сколько ему было лет?.. Восемьдесят восемь? Чуть больше, но ненамного. Рено шел, едва сутулясь, уверенно держа голову и храня следы времени и пережитых печалей в глубоких морщинах лица, в седине поредевших волос. Но не в зрачках темных, все еще живых глаз...
— Я знал, что найду тебя здесь! Ты плохо спал?
— Не из-за этого. Когда это случилось?
— Примерно год назад.
— И вы не разобрали мусор, чтобы восстановить башню? Это на вас не похоже!
— Ты думаешь?
— Наверное, теперь я не так хорошо знаю ваш характер. Валькроз потерял в размерах из-за этой раны. Он похож на воина, который лишился руки.
— Но он никогда ничьей руки не оттолкнул! Однако, — добавил Рено, видя, как сын нахмурился, — ты мог бы сам совершить это чудо, если считаешь это необходимым...
Его голос стал глухим, каким-то странным, неуверенным, и Оливье, плохой психолог, принял его слова за равнодушие.
— Отец, — сказал он, понизив голос, — не опасно ли оставлять без прикрытия и на всеобщее обозрение дверь, ведущую к столь важной тайне?
— А кто сможет открыть ее на такой высоте?
— Буря или землетрясение? Если то, что осталось, обрушится, проход будет виден. Отец, надо восстановить башню!
Старый барон, взгляд которого был прикован к остаткам бывшего очага, вдруг посмотрел на Оливье и неожиданно сказал:
— Даже если сначала придется потревожить могилу?
— Могилу? Кто-то был в башне, когда ударила молния?
— Там был Ронселен де Фос!
При звуке имени, которое Оливье надеялся никогда больше не услышать, он отпрянул, словно получил удар кулаком, и в горле у него пересохло. Увидев это, Рено взял его за руку.
— Идем! — сказал он. — Поднимемся на стену, чтобы успокоиться. Там я расскажу тебе...
Они медленно поднялись по высоким ступеням, сделали несколько шагов по закруглявшейся стене и остановились у зубца, откуда открывался изумительный вид, прекрасный своими острыми вершинами, темно-зелеными отрогами гор, деревнями, карабкающимися по склонам, башнями, похожими на орлиные гнезда, позолоченными холмами, головокружительными ущельями, где клокотал Вердон. Вдалеке, на горизонте, голубоватой полосой сияло Средиземное море, освещенное восходящим солнцем.
— Как-то раз вечером, год назад, — начал Рено, — несколько нищенствующих братьев, которые направлялись в Рим и заблудились в горах, попросили приюта. С ними был их приор, старый, больной человек, который путешествовал верхом на муле, а остальные шли пешком. Конечно, я их впустил и даже направился к больному, чтобы поприветствовать его. Представь себе, что я почувствовал, когда увидел перед собой мерзкое лицо Ронселена!
— Это чудо, что он был еще жив. Сколько ему было лет?
— Не знаю. Может быть, девяносто пять. Тело тощее, лицо изможденное, но по-прежнему источающее зло. Его спутники были такими же монахами, как и он. Они, как оказалось, были вооружены. «Гости» захватили Максимена, Барбетту и меня, лишив нас возможности сопротивляться, и я подумал, что тот кошмар, что мы пережили восемь лет назад, начинается снова. Но они только привязали нас к скамьям во дворе, чтобы мы видели все, что произойдет потом: похищение Святого Ковчега, так как теперь Ронселен знал, где мы спрятали его.
— Как это стало возможным? Ведь только четверо из нас знали тайну: вы, Максимен, Эрве д'Ольнэ и я...
— Ты забыл о брате Клемане, который, хотя его и не было с нами в тот день, тоже знал об этом...
— Брат Клеман? — воскликнул Оливье возмущенно. — Вместо того чтобы последовать за Великим магистром на костер, он умер под пытками инквизиции, такими жестокими, что испустил дух...
