До передовых позиций русских было метров сто пятьдесят. По прямой это расстояние не одолеть: прямо перед ним – заминированный участок поля, а потому следовало отползти немного в низинку с рассеченным от разорвавшихся снарядов рельефом, спрыгнуть в глубокую воронку и далее двигаться к самоходке со свернутой набекрень башней – прекрасная защита от выстрелов и осколков снарядов.
Соловей, вдохновленный тишиной и благодарной аудиторией, будоражил душу на высоких разудалых нотах. Сейчас русским наблюдателям было не до майора: завороженные неожиданным концертом, они на какое-то время позабыли о войне.
Воспользовавшись затишьем, Шрадер выполз из окопчика и, вжавшись в землю, пополз в сторону воронки. До нее оставалось метров десять, как вдруг соловей неожиданно умолк. Война тотчас возобновилась – у самой головы майора взметнулся земляной фонтанчик. Грохнули вдали разрывы снарядов, ударная волна докатилась до майора, слегка тряхнув под ним землю.
Некоторое время Шрадер лежал неподвижно, буквально врастая в землю, образуя с ней единое целое. Его будто не было, он как бы перестал существовать, присутствовала только его оболочка, облаченная в мундир пехотного офицера. Прижавшись ухом к земле, майор вслушивался в шорохи, в неровное и глубокое дыхание почвы, определял наиболее подходящее мгновение для броска.
Эхом прокатился по земле разрыв, за ним еще один, такой же мощный, а далее – россыпь осколков по бронированному металлу – это заработал миномет, взрывная волна заставила земную твердь зайтись в рваной дрожи.
Еще несколько минут майор Шрадер прислушивался к звукам. Тишина стояла полнейшая, предоставляя время для обдумывания, потом тело сжалось в пружину, и его словно выбросило из воронки.
Шрадер бежал к покореженной самоходной артиллерийской установке и ощущал каждый свой мускул, каждый напряженный нерв; потом споткнулся о рваную гусеницу и кубарем полетел под груды железа, скрываясь за бронированной башней. По покореженному осколками металлу запоздало заработал тяжелый пулемет, заставив подбитую самоходку вновь переживать трагические минуты.
По Шрадеру стреляли с немецкой стороны, удивленные его перебежками. Приказ открыть огонь на поражение был отдан, когда он пересек нейтральную зону. Не окажись на его пути разорваной гусеничной ленты, он был бы убит первой же пулей.
В ответ с русской стороны басовито и громко застучал станковый пулемет, легко раздирая своими пулями в колючие щепки присыпанные землей брустверы. Спрятавшись за броню, майор прекрасно был виден с русской стороны. Автоматчики могли уничтожить его одним прицельным выстрелом. Но в его сторону не стреляли. Очевидно, его приняли за своего разведчика, возвращавшегося после выполнения задания.
Стрельба все более усиливалась, принимая яростный характер. Пулеметы с немецких позиций лупили по самоходке длинными очередями – царапали шасси, заставляли вибрировать покореженное железо. Работали на испуг, ожидая, что у спрятавшегося майора не выдержат нервы. Но Шрадер, вжавшись в бронированное железо, буквально породнился с ним, став на какое-то время его частью.
Будет хуже, если лупанут по нему снарядом. Вот тогда израненная в боях броня может не выдержать. А если ему удастся после такого удара уцелеть, то он получит такую серьезную контузию, что оставшаяся жизнь покажется ему тяжким бременем.
На какую-то минуту очереди смолкли. Оглянувшись, Шрадер увидел, как в его сторону от немецких позиций, умело используя неровности и рытвины, ползут трое пехотинцев. Как только они обойдут его со стороны, тотчас уничтожат. Просто так он им не дастся. Дальше ему тоже не пройти: едва он выйдет из-за бронированного укрытия, как попадет под пули флангового пулемета, работающего справа. Шрадер прицелился в приближающегося солдата.
И тут майор увидел, как со стороны переднего края русских, одетые в маскхалаты, к нему торопятся четверо бойцов. Ползли они грамотно, не поднимая голов. Между очередями успевали совершать короткие стремительные перебежки, падали и вновь ползли дальше.
С русской стороны, прикрывая солдат, остервенело и часто заработали автоматы. Их поддержал тяжелый пулемет, работавший по центру. Ему в помощь подключился фланговый, не давая немцам подняться.
Один из русских подскочил к нему и, вцепившись в ворот, что-то громко прокричал.
– Ich verstehe Sie nicht
[16], – ответил испуганный майор.
– Да ты, похоже, и в самом деле немец! – изумленно проговорил боец. – Ну и дела! Товарищ капитан, – повернулся он к крупному русскому разведчику с ребячьим лицом и многочисленными веснушками на переносице. – Так это же немец!
– Надо же, какой немец сообразительный пошел. Сам себя в «языки» предлагает… Вот что, Трофимук, давай его за шкирку и на позиции! Смолянинов, Надзоров, прикрываете отход. Чтобы ни одна фашистская гадина голову не могла поднять!
– Есть, товарищ капитан!
До позиций русских было метров пятьдесят – всего несколько секунд быстрым шагом. Вот только расстояние это преодолевалось трудно, сантиметр за сантиметром, кочка за кочкой, выбоина за выбоиной и с большой оглядкой. Майор Шрадер никогда не подозревал, что земля может быть такой неровной, там, где в обычной ситуации препятствия можно было просто перешагнуть, сейчас их приходилось преодолевать, подставляясь под пулеметы.
Со стороны русских окопов, не умолкая, трещали выстрелы, наполняя оглушительным грохотом окружающее пространство. Им отвечали короткие и прицельные очереди. Рядом с лицом майора в землю ушло несколько раскаленных кусочков свинца, болезненно оцарапав кожу отскочившим гравием.
Шрадер было приостановился, но рука русского разведчика, вцепившаяся ему в ворот, уверенно и сильно поволокла добычу вперед, к русским окопам, замаскированным кустарником, камнями, грудами насыпанной земли – неровной линии на рассеченном взрывами поле. Он уже отчетливо различал русские каски, высовывающиеся из-за бруствера, видел людей, их пронзительные прищуренные глаза, широко открытые рты, мелькающие руки.
Двое немецких солдат попятились с нейтральной полосы к своим позициям, перекатились в глубокую воронку, пережидая стрельбу; третий остался лежать на взрыхленном поле, уткнувшись лицом в землю.
Добрались до русских окопов. Шрадер сполз вниз на глинистое дно траншеи и тотчас же был подхвачен двумя парами крепких рук. Тяжело поднялся, невольно обратив внимание на то, что окопы русских были глубже, чем у немцев. Брустверы сложены крепко, основательно укреплены бетоном и железом.
Обступившие Шрадера солдаты что-то возбужденно говорили, одобрительно хлопали его по плечам, а один из них, выражая расположение, раскрыл самодельный портсигар и предложил цигарку.
Майор Шрадер принял угощение, закурил, глубоко затянувшись. Табак оказался невероятно крепким, ядреным, обжег горло и легкие (таким может быть только высушенный перец), добрался до кишок и там запалил самый настоящий пожар. Невольно закашлявшись, Шрадер вызвал добродушный смех у обступивших его солдат. Волнение улетучилось вместе с первым выдохом. Теперь на расстоянии вытянутой руки русские выглядели как-то по-другому – добродушно, что ли…
