– Матерый враг, – мрачно проговорил капитан Романцев. – Только мы тоже не намерены миндальничать. Вот что, старший сержант, – обратился он к командиру разведотделения. – Оцепить блиндаж. Если откажутся сдаваться, забросаем их гранатами. Останутся в живых – значит повезло. Если нет – невелика потеря.
Автоматчики окружили блиндаж, заняли удобные позиции. Простреливался каждый метр. Спрятаться не удастся.
Романцев приблизился к блиндажу и громко прокричал по-немецки, четко выговаривая каждое слово:
– Гауптштурмфюрер Штольце, ваш блиндаж окружен! У вас нет другого выхода, как сдаться! Гарантирую вам жизнь! Даю пять минут! – Капитан посмотрел на часы: – Время пошло!
Прошла минута, за ней так же утомительно потянулась вторая. Тимофею казалось, что в ожидании замерла даже сама природа: не было ни дуновения ветерка, ни стрекотания кузнечиков. Ровным счетом ничего, что могло бы нарушить эту безмятежность.
– Прошла четвертая минута! – громко объявил Романцев и, повернувшись к Коваленко, сказал: – Приготовиться к бою. Действуем по моей команде.
Неожиданно дверь распахнулась, и из блиндажа вышли двое. Рыжков одной рукой держал Штольце за шею, другой держал пистолет, приставленный к его виску.
– Мы выходим. Только не стреляйте, – громко проговорил Рыжков. – Мы сдаемся.
Диверсанты выбрались на сочную траву, затоптав ее тяжелыми каблуками. Зверь был матерый, обученный. От такого можно ожидать чего угодно. Разведчики не спешили покидать укрытие, внимательно наблюдая за противником.
– Брось пистолет и подними руки! – приказал капитан Романцев.
– Послушай, начальник, мне гарантии нужны. Я вам вон какого осетра приволок. Мне это зачтется? К стенке не поставите?
Что-то в поведении Рыжего Романцеву не нравилось. Такие матерые звери отбиваются до конца, приберегая последний патрон для себя, потому что понимают: терять им нечего. А этот даже пяти минут не желал подумать, сразу выскочил.
Тимофей поманил к себе Коваленко. Прячась за деревьями, старший сержант подскочил к капитану:
– Не нравится мне эта карусель. Что-то от нее дурно попахивает. Обойди аккуратно с тыла, выбери момент и пристрели этого Рыжкова. Только так, чтобы Штольце не пострадал. Фриц мне живой нужен. Сумеешь?
– А то как же, – с готовностью отозвался Коваленко. – Я ведь охотник, белке в глаз попадал. А такая мишень для меня – все равно что в слона палить с трех метров.
– А я ему пока зубы буду заговаривать.
Коваленко скрылся в чаще.
– Рыжий, я не против, со своей стороны я сделаю все возможное. Но решаю не я, а суд, я только обещаю посодействовать.
– Гражданин начальник, ты даже мое погоняло знаешь? Похвально! Хорошо работаете, не ожидал. Да я вот боюсь, что как только отпущу этого осетра, так вы меня тотчас и порешите. Гарантии мне нужны, гражданин начальник!
– Ты не в том положении, чтобы условия ставить, Рыжий. Суд учтет твою добровольную сдачу, все твои показания, тогда вышки удастся избежать. Максимум дадут четвертак. А там, кто знает, может, и под амнистию попадешь.
Рыжков, будто понимая, что его могут взять на мушку, на месте не стоял – двигался, поворачивался то одной стороной, то другой, все дальше отдаляясь от блиндажа. Гауптштурмфюрер Штольце, удерживаемый Рыжковым, двигался следом, оставив всякую попытку к сопротивлению. Между диверсантами и бойцами Романцева было каких-то пятьдесят метров – расстояние, удобное для быстрого захвата. Но существовала большая вероятность напороться на пулю!
Капитан видел, как старший сержант уже зашел со спины Рыжкова, незаметно сел под куст и, вооружившись винтовкой, выбирал удобный момент для решающего выстрела. Но Рыжков, будто чувствуя затылком направленный на него ствол, укрывался за деревьями, отходил все дальше в лес, подтягивая за шею гауптштурмфюрера Штольце.
– О большем, гражданин начальник, я и не прошу. Сам ведь знаешь, что такие, как я, под амнистию не попадают. Для меня двадцать пять годков у хозяина – за счастье! А там, глядишь, может, и поживу еще, – басил Рыжков, продолжая отдаляться от блиндажа.
Похоже, сдаваться диверсант не собирался, у него был собственный план, разыгрывал он какую-то свою игру, пытался схитрить – уверенно шел к густому бурелому, острым клином вдававшемуся в глубину леса.
Винтовка в руках сержанта составляла с ним единое целое, и сам он, слившись с природой, представлялся ее частью. Ствол хищно выглядывал из-за куста в ожидании жертвы, но цель, распознав опасность, изобретательно пряталась, искусно ускользала.
Неожиданно под ногой одного из бойцов, отвлекая внимание, хрустнула ветка, и Рыжков, оттолкнув от себя Штольце, пальнул в затаившегося Коваленко, заставив того перекатиться в сторону. Неожиданно в руках гауптштурмфюрера оказался пистолет. Отступая, он яростно отстреливался от наседавших на него красноармейцев.
– Штольце брать живым! – надрывая голосовые связки, прокричал Тимофей.
«Вот он, спектакль! Как по нотам разыграли!»
Диверсанты действовали грамотно, спины не подставляли. Отстреливаясь, перебегали от одного дерева к другому. Вот только уйти им некуда, участок уже взяли в два плотных кольца. Тянуть до конца не стоило, такие звери последнюю пулю оставляют для себя, редко кто из них сдается живым.
Сухо и громко прозвучал одиночный выстрел, и Рыжков, отбросив пистолет далеко в сторону, повалился прямо на крупный валежник.
Гауптштурмфюрер Штольце продолжал отступать. Умело пригибаясь, он совершал короткие броски и все время отстреливался. Если прорвется в чащу, выковырнуть его оттуда будет непросто. Не исключено, что он хочет укрыться в запасном схроне, так же искусно упрятанном где-то рядом. Тогда шансы отыскать его и вовсе будут небольшими.
– Брать живым! – напоминал Романцев.
Солнце било в глаза, создавая неудобства для преследователей.
Вытащив из сумки второй пистолет, Тимофей сказал бойцу, стоявшему рядом:
– Посвети ему зеркалом в глаза, когда я стану подниматься.
Сжимая в руках по пистолету, капитан двинулся прямо на оторопевшего диверсанта. Стопор продолжался какую-то долю секунды, затем Штольце вскинул пистолет и попытался всадить пулю в надвигающегося Романцева. Тренированное тело капитана за мгновение до выстрела метнулось в сторону – сделав кувырок, он сократил расстояние на несколько метров; метнулся резко влево, создавая диверсанту неудобство для прицельного выстрела. Две выпущенные им пули прошли стороной.
Тимофей хорошо чувствовал под ногами землю, каждый ее бугорок, каждую выемку, которые были на его стороне, помогая, не давая споткнуться, уберегали от падения. А он продолжал дальше качать маятник.
Еще один нырок, на этот раз вправо, отрезая Штольце путь для отступления. Дважды капитан брал немца в прицел сразу из двух пистолетов, но в последний момент останавливался, понимая, что агент нужен живым. Это была самая настоящая игра со смертью. Пули свистели то справа, то слева от Романцева, а он всякий раз за мгновение до выстрела совершал очередной кульбит.
