Тимофей провоцировал Штольце на частую стрельбу, и тот, не жалея патронов, стрелял по наседающему на него капитану. В какой-то момент Романцев услышал негромкий щелчок, какой бывает только при отстрелянном магазине. Тимофей переборол в себе искушение ранить врага под локоть и метнулся прямо на него. Сбросив пустой магазин, Штольце вогнал в рукоятку новый и навел пистолет на подскочившего Романцева.
На губах гауптштурмфюрера на мгновение промелькнула злорадная улыбка: он уже выбрал на лице Романцева точку – самую середину лба. Но в этот момент солнечный луч ослепил его, сбив прицел. Романцев совершил кувырок, тренированные связки не подвели, мягко приняла земля, дав возможность быстро подняться. Тимофей с силой ткнул стволом пистолета гауптштурмфюрера под ребра. Почувствовал, как сталь углубилась внутрь живота, Штольце от неожиданной и резкой боли согнулся пополам, ухватившись за раненое место, и судорожно принялся заглатывать воздух.
Пистолет упал к его ногам, стукнувшись рукоятью о камень. Тут же два бойца подскочили к немцу и, завернув ему руки за спину, связали. Тимофей поднял еще теплый «браунинг». Добротная, но старая машинка, есть и более надежное оружие, остается только удивляться, почему Штольце пользуется этим. Наверняка с ним связаны какие-то сентиментальные истории.
Капитан сунул пистолет в карман: пригодится для коллекции.
Немец уже отдышался и хмуро посматривал на обступивших автоматчиков.
– Вот и свиделись, господин гауптштурмфюрер, – произнес Романцев. Штольце хранил невозмутимость и посматривал куда-то в чащу леса, до которой ему так и не удалось добраться. – Примерно таким я тебя и представлял. А теперь давай поговорим по существу. Зачем весь этот маскарад с сопровождением пленных? Какое задание у вашей группы? Только не нужно притворяться, что не понимаешь русского, ты знаешь его хорошо.
– Я не буду вам ничего говорить, – отвечал Штольце. – Если потребуется, я готов умереть. Я – солдат, и меня к этому готовили.
– Мы и так много чего знаем о тебе, господин гауптштурмфюрер, – примирительно произнес Тимофей. – Ты не расскажешь, расскажет твой радист, он и без того нам много чего интересного поведал. Говори!
– Я уже все сказал.
– Вот оно, значит, как… Видно, разговор у нас не клеится. Пусть будет по-твоему… Дайте господину Штольце лопату, – приказал Романцев. – Пусть копает могилу для себя и для Рыжкова. Все-таки как-то не по-христиански, когда тела не погребены. Или ты предпочитаешь лежать на земле?
– Дайте мне лопату.
Один из бойцов, стоявших рядом, передал Штольце саперную лопату.
– Где копать?
– Можешь сам выбрать себе место, где тебе больше понравится.
– Меня интересует только почва. Хочу, чтобы она была мягкой.
– Удобство, значит, любишь? Ну-ну… Тогда копай вот на этой поляне, – показал Романцев на пятачок земли, заросший малиновым клевером. – Камней там нет, корней тоже. В хорошей земле будешь лежать, гауптштурмфюрер. Жирной. Сытной. Наверное, за такой землицей в Россию приехал. Вот и получи ее сполна! Ты ведь из Баварии?
– С чего вы так решили? – удивился Штольце.
– У тебя совсем другое произношение, не такое, как у немцев. Ведь в Германии баварцев не считают немцами, не так ли?
– Не утруждайте себя догадками, господин офицер, я – немец.
Штольце взял лопату и с размаху воткнул ее в землю на целый штык. Почва поддалась легко. Опасаясь просыпать поднятую землю, положил ее рядышком. Рыл не торопясь, никто его не подгонял, на лицах красноармейцев играло удовлетворение: задача выполнена, пусть фриц наслаждается последними минутами жизни. Это – как последняя затяжка, она – самая сладкая.
Романцев подошел к убитому Рыжкову. На застывшем лице – ни скорби, ни печали: ровное, лишенное всяких эмоций. Смерть была мгновенной, он даже не успел понять, что умер. Солнце для него погасло еще до того, как он рухнул в густую траву. Вряд ли кто-то станет упрекать капитана в этой смерти. Хотя, конечно, допросить не помешало бы.
Сапоги с Рыжкова уже сняли: вещь ходовая, в хозяйстве нужная, кому-нибудь и послужат. Зачем же оставлять их врагу, пусть даже мертвому. На тыльной стороне ладони Тимофей увидел наколку с поднимающимся из-за горизонта солнцем. А немного выше крупными буквами было написано «Север».
Вот он, значит, какой этот насильник… Посчитались сполна!
– Товарищ капитан, документы убитого: военный билет, удостоверение сотрудника СМЕРШ, предписание, выписка из госпиталя. В общем, полный комплект!
Тимофей открыл военный билет капитана военной разведки СМЕРШ Одинцова. Внимательно пролистал. Ничего такого, к чему можно придраться: все секретные знаки на своих местах. Документы сработаны добросовестно. Можно сказать, со вкусом. С таким надежным аусвайсом можно безбоязненно передвигаться по тыловым частям.
Нужно сообщить об идеально изготовленных документах командованию. Пусть выясняют, кто их так справно изготавливает. Возможно, подошло время поменять документы и добавить новые секретные знаки?
Уложив документы в папку, капитан Романцев подошел к гауптштурмфюреру Штольце, продолжавшему копать яму. Работал он основательно, аккуратно, зачищая стенки ямы, выбрасывая со дна лишний мусор. Такое впечатление, что он собирался там жить, а не лежать бездыханным.
– Ты бы еще лапник на дно постелил, – усмехнулся Романцев.
Штольце посмотрел на капитана:
– Не хотел бы лежать в грязной могиле. Теперь хватит для двоих.
– А если хватит, тогда взяли покойничка за руки и за ноги и давайте его в яму!
Гауптштурмфюрер взял Рыжкова за руки, радист – за ноги. Слегка пригибаясь под тяжестью, они потащили тело к яме. Без особого почтения скинули его на гладкое глинистое дно. В следующую секунду Штольце вдруг дернул радиста за гимнастерку, мгновенно перехватил его шею предплечьем правой руки и принялся душить. Ганц тщетно пытался вырваться – рука командира давила все сильнее.
– Разнять! – закричал Романцев и бросился на Штольце.
Увернувшись от Тимофея, Штольце повалился на землю и, продолжая сжимать в смертельных объятиях радиста, покатился по склону. Радист засипел, пытался отцепить руку, сжимавшую горло. Тщетно! Подскочившие бойцы навалились на гауптштурмфюрера, вцепились ему в плечи, попытались оттащить в сторону. В какой-то момент радист стал уже обмякать, подбежавший Романцев, не мудрствуя, ударил гауптштурмфюрера сапогом в лицо. Голова Штольце откинулась назад, только после этого он разжал смертельные объятия. На разбитом в кровь лице диверсанта запечатлелась кривая улыбка.
– Ты живой? – подошел Тимофей к хрипевшему радисту. – Ну, слава богу! Никогда не думал, что немца придется защищать… Как же вы так? – в досаде посмотрел Романцев на бойцов. Хотя понимал, что в первую очередь в произошедшем следует винить себя. – Просмотрели! Ладно, обошлось… Становись на край, – приказал капитан гауптштурмфюреру.
