– Все так… Любовь тоже… Теперь не сомневаюсь, что передо мной тот человек, которого я жду… Не ожидал здесь своего соседа увидеть. Наблюдаю за тобой со стороны и все никак не могу к тебе подойти, все что-то удерживает. А я ведь к тебе давно присматриваюсь, капитан. Теперь вижу, что ошибался. А признавайся, ты сначала думал, что этот юродивый и есть тот, с кем ты должен встретиться?
– Была такая мысль. Но агент должен быть в форме офицера Красной армии.
– В нашем деле всякое бывает. Тут по обстановке нужно действовать. А вдруг форма сгорела, тогда что?.. Давайте отойдемте в сторонку, – предложил майор.
Они сели на небольшую лавочку под развесистым кленом.
– Скверный табачок, – Пичугин отшвырнул цигарку. – Не пошел! Тут вот какое дело. Нужно срочно передать в Центр: через два дня на здешние позиции прибудет Рокоссовский. Мы можем его ликвидировать!
– Передам… Но у меня другая задача. Мы должны забрать документацию из архива Девяносто первого стрелкового корпуса. Нам сказали, что вы поможете. Нужно выяснить направление главного удара.
– Главный удар будет нанесен через реку Ушу и Несвияж. Сюда стянуто большое количество техники и живой силы. Ожидается приезд Рокоссовского, что тоже не может быть случайным. Если будет уничтожен командующий фронтом, наступление будет сорвано. И у немцев появится достаточно времени для подготовки контрнаступления.
– Убийство Татьяны – ваших рук дело?
– Ах, вот ты о чем… У меня не оставалось выбора.
– Вы могли подставить под удар спланированную операцию. Зачем вам нужно было убивать военврача? – жестко спросил Романцев, глядя прямо в глаза Пичугину.
– Признаюсь, неловкость вышла… Я к ней зашел с цветами, шоколад принес… Красивая баба, увлекся… А там у нее в комнате тяжело раненный в живот лежал. Мне его лицо показалось знакомым, сверлит меня глазенками и ничего не говорит. Я вышел за дверь и стал слушать, о чем они будут говорить. А этот тяжелораненый стал рассказывать, что видел меня в немецкой форме под Киевом. Татьяна спрашивает: «Может, ты ошибся?» А он уверенно так отвечает: «Нет, это было в сорок втором году, он служил в лагере для военнопленных в зондеркоманде». И стал рассказывать, как ему удалось бежать, потом, как к партизанам пришел. Что мне оставалось делать? Вошел в комнату и зарезал обоих. Они даже пикнуть не успели!
Тимофей слушал Пичугина с окаменевшим лицом, едва справляясь с напряжением, разрывавшим грудь. Вот сейчас кожа покроется тоненькими трещинками и рассыплется на кусочки.
Пичугин, увлеченный рассказом, не замечал состояния Романцева, его история обрастала все новыми подробностями.
– Сначала военврача, прямо на вдохе – хотела на помощь позвать, а потом и его. Этот раненый еще отбиваться пытался. Крепкий оказался, несмотря на ранение. Я ему рот зажал и всадил… Свербило меня поначалу, не люблю я баб убивать, а потом ведь красивая, стерва… Но тут уж ничего не попишешь. Не сделай я этого, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.
Вырвав пистолет из кобуры, Тимофей наставил ствол в грудь Пичугину. Палец сам собой лег на курок. Легкое нажатие, почувствовал свободный ход, остановился там, где должен прозвучать выстрел. В глазах вспыхнула ярость, захотелось увидеть, как обмякнет под тяжестью пули это долговязое сухощавое тело.
В церковный дворик, перепрыгивая через невысокий забор, уже устремились автоматчики. Вместе с ними, размахивая пистолетом, торопился и полковник Русовой.
– Тимофей, не стреляй! – кричал он.
Усилием воли капитан Романцев переборол желание нажать на курок и с размаха ударил Пичугина рукоятью в лицо.
– Встать! – потребовал Романцев. Пичугин, вытирая кровь из рассеченной брови, тяжело поднялся с земли. – Руки вверх! Выше! Дернешься – стреляю!
Подбежавшие смершевцы оттеснили Пичугина от Романцева. Умело обыскали: из карманов майора извлекли два пистолета «вальтер», достали кинжал, запрятанный за голенищем сапога, и под удивленные взгляды прихожан вывели задержанного за калитку.
– Ты как? – сочувственно спросил Русовой.
– Немного лучше, – негромко произнес Романцев.
– Значит, все-таки Пичугин… Признаюсь, не ожидал. Он к нам с последним пополнением прибыл. Где-то недоглядели. Ответит по полной! И за Таню, и за других! Обещаю!
Глава 24
Наступление
Короткое затишье на фронте воспринималось немцами как усталость русских, их неспособность к наступлению. Действительность была иной. Западнее Минска незаметно собирался мощный бронетанковый кулак, которому предстояло пробить немецкую оборону, пройти через всю Западную Белоруссию и войти в Польшу. Операция «Багратион» вступала во вторую, решающую стадию, где Первому Белорусскому фронту отводилась главная роль. Армии и корпуса стояли в боевой готовности и ждали только приказа командующего фронтом.
Но он медлил, ожидая сообщения от военной разведки. Поверит ли немецкий штаб в дезинформацию о передислокации наших войск в южном направлении?
Поздним вечером генерал армии Константин Рокоссовский получил письмо от дочери, но ответить пока не успел – мысли были заняты предстоящим наступлением. До принятия окончательного решения оставалось несколько часов. Письмо от Ариадны, лежавшее в кармане гимнастерки, буквально припекало грудь. Следовало написать дочери: небольшой роздых перед принятием важного решения.
С первых дней войны Ариадна рвалась на фронт, что совершенно не добавляло радости генералу, он пытался убедить ее в обратном, внушить, что главное для нее сейчас – учеба. А когда наконец понял, что дочь не удержать, посоветовал ей приобрести какую-нибудь военную специальность, втайне надеясь, что учеба затянется, а к тому времени постепенно закончится и война.
Вскоре Ариадна поступила в школу радистов при Центральном штабе партизанского движения и закончила ее в начале сорок третьего года. После окончания весь выпуск направили на фронт. Дочь Рокоссовского устроилась радисткой на передвижной узел связи фронта, подчинявшийся лично командующему. Но видеться с дочерью генералу приходилось нечасто. Однако через связников он знал, что с Ариадной все в порядке и командование ее работой довольно.
Иногда удавалось созваниваться по телефону, но чаще всего они обменивались короткими письмами, которые Константин Константинович очень ценил и на которые обстоятельно, не считаясь со временем, отвечал.
«Милая моя доченька Ариадна, я рад, что у тебя все получается. Работа связиста одна из самых важных на фронте…»
Вошел адъютант и коротко доложил:
– Товарищ генерал армии, к вам генерал-лейтенант Зеленин.
– Пусть заходит, – разрешил командующий фронтом, откладывая в сторону письмо.
В кабинет стремительной походкой вошел начальник управления СМЕРШ Первого Белорусского фронта.
– Здравия желаю, товарищ генерал армии!
