Хотя в Древнем Китае высшее божество никогда не персонифицировалось, время здесь также выступало в качестве аспекта динамического творческого принципа вселенной. Время, таким образом, относится к мужскому принципу Янь, изображаемому в виде трех прямых линий, а его женская противоположность Инь — в виде трех прерывистых линий — соотносилась с пространством. Оба этих принципа в совокупности манифестировали Дао, тайный закон, управляющий ходом вещей во вселенной. Янь, «Творец, действует в мире незримом Духом и Временем; Инь — воспринимающее начало материи в космосе, подводящее материальные вещи к своему завершению» [17]. Время, следовательно, «является средством воплощения потенциального». Линии, которые символизируют Янь, удвоенные, означают Чень (Небеса) и выражают бесконечное движение небес. Это течение во времени есть образ силы, присущей творческому принципу; оно символизируется драконом и обозначает качество, тогда как воспринимающее означает количество [18].
Как пишет Марсель Гранэ, Инь и Янь — это не статические космические принципы, а чередующиеся друг с другом космические ритмы [19]. Время в Китае никогда не считалось чем-то абстрактным или просто «пустым» промежутком между событиями. Иероглиф «че», обозначающий время, значит, скорее, благоприятные либо неблагоприятные обстоятельства для совершения какого-либо дела. «Время и пространство», говорит Гране, «воспринимались всегда как сочетание возникающее в определенном месте или ситуации» [20], «некий узел одновременных событий. То, что связывало такие события вместе, называлось чин, „длительность“. Прошедшие времена, настоящее время, утро и вечер, сочетаются вместе, чтобы образовать эту длительность… Время, тем не менее, иногда вовсе не имеет длительности, так как исходная точка времени не имеет длительности» [21]. Так как ситуации есть лишь «ростки», они находятся за пределами времени и человек может влиять на них; только тогда, когда они обретают временную протяженность, они становятся фиксированным бытием.
Тесные связи времени и космической творческой энергии исходят от божества, упоминаемого в верованиях майя и ацтеков касаемо времени. Наиболее часто используемое в языке майя слово для обозначения времени, кин (kin), отображается знаком, показанным ниже, который означает «солнце» и «день»
[86] [22]. Выглядит он как четырехлепестковый цветок, разновидность плюмерии
[87]. Линии под ним — это «солнечная борода», «солнечные струны», «солнечные стрелы», и я думаю, что они обозначают жизненную, порождающую энергию солнца. Змея здесь также присутствует: майя поклонялись двуглавой змее, одна голова которой означала жизнь, а другая — смерть [23].
У ацтеков время ассоциировалось с высшим божеством, богом-творцом Омотеотлем, одновременно отцом и матерью всех вещей во вселенной, который называли «зеркалом, озаряющим все творение», Повелителем Пламени и Времени. Бог этот породил четырех остальных богов: алого Тенкатлипока, обитающего на востоке; черного на севере; белого на западе и синего на юге. Этим четырем богам посвящены определенные растения, животные и качественно отличные годы. Посередине же правит бог огня. Четыре Тецкатлипока, в свою очередь, породили все остальное и только через них смогли возникнуть время и пространство. Вообще, идея времени у ацтеков несколько грубовата и прямолинейна. В какой-то период торжествуют восток и позитивные силы, в другой — суровый и аскетичный север; сегодня живем мы счастливо, завтра же, быть может, попадем в полосу неудач. «Возможна ли истина в этом мире?», вопросил однажды мудрец и поэт, «ведь все так похоже на сон». Только лишь после смерти, сказал другой, сможем мы «узреть лицо Его», высшего бога, имя которому Ночь и Ветер «и который является непостижимой тайной» [24].
В противовес этим мифам, в которых Бог сам есть время (и не-время), наша собственная иудео-христианская традиция понимает Бога как находящегося за пределами времени, создавшего время вместе со всей вселенной. После того как Бог разделил воды небесной тверди с водами земными и создал солнце и луну, день и ночь вступили в свои права и время начало свой ход. И хотя мы верим, что материальный мир подчиняется законам и конкретные события способны повторяться, существуют также повторяющиеся чудеса, магические и парапсихологические феномены, проистекающие от непосредственного вмешательства Творца, постоянное драматическое противостояние между Его творением и человеком. Одним из самых радикальных таких событий, полностью разорвавших ход времени, было воплощение Иисуса Христа. Согласно 1 Пет. 3:18
[88] Христос умер за наши грехи единожды и навечно (hapax, semel). Поэтому и развитие истории направляется этим однажды свершившимся фактом, который больше не повторится. Памятуя о возвращении Христа, раннехристианские секты ориентировались больше на будущее, нежели на прошлое, ожидая пришествия Христа во всей славе [25]. Точно также иудеи ждут пришествия Мессии в конце времен.
С появлением Блаженного Августина христианская традиция восприняла новый аспект идеи времени: мысль о том, что Бог обитает не в только в пространстве вселенной, но и в сокровенных глубинах души человеческой. Поэтому и время, будучи «делом рук» Божьих, обрело психологическую составляющую. Настоящее есть ничто, если не переживается душой; прошлое — это памятный образ души, а будущее существует только в форме наших духовных ожиданий. Но обычное время преходяще и по сути своей бессмысленно, оно исчезает, когда душа воссоединяется с Богом [26].
Позднее я еще затрону частичное возвращение понятия циклического времени в христианской цивилизации; то же, что всегда в ней присутствовало, так это ассоциация времени с идеей прямого вмешательства Творца в творение. Даже для Ньютона еще существовало и абсолютное пространство и абсолютное время, которые были эманациями Бога, хотя в практической физике оба они стали параметрами и время стало возможным измерять с помощью движущихся тел. Такому начинающему зарождаться делению «божественного времени» на время измеримое сопутствовало появление часов, нашего самого привычного инструмента для отсчета времени [27].
Изначальная идея времени как бесконечного потока лежит в основе тех приборов для измерения времени, которые работают на основе движения или течения чего-либо — жидкости в водяных часах и ртути в ртутных — или песка [в песочных].
Клепсидру, то есть водяные часы, по разным данным изобрели либо халдеи либо египтяне. Принцип их работы был очень прост: вода вытекала из верхнего сосуда в нижний, на который были нанесены метки (на самом деле, здесь допустили ошибку, поскольку, когда давление в верхнем сосуде падало, вода текла гораздо медленнее). В классической античности клепсидры получили очень широкое распространение. Около 100 г. до н. э. они даже были установлены на рынке в Афинах как официальные городские «часы». Также в Афинах и Риме такие часы стояли в залах суда, чтобы измерять время и ограничивать выступления. В период Средневековья водяные часы также повсеместно использовались и в Европе и в Азии. Песочные часы, в основе которых лежала аналогичная идея времени как потока, были еще менее точными и впервые появились в четырнадцатом веке.
