В целом число в Китае было тесно связано со временем. Числа там, как пишет Марсель Гране, были классифицирующими символами [44], вселенная мыслилась как конечное целое, а различные числа: один, два, три и так далее описывали это целое в различных качественных аспектах, раскрывавших себя в определенных временных моментах. Поэтому число означало разнообразные типы организации материи в соответствии с надлежащим порядком. Числа — это не только обозначения количества, они обозначают также качественные временные фазы в существовании целого. Исходя из этого, И-Цзин работает с системами счета, используя особенности того или иного числа для каждого особенного момента. Числа, подобно остальным архетипам, имеют как «вечный», так и обусловленный аспект. Они включают в себя «акаузальную упорядоченность», временную последовательность, периодичность и свои специфические особенности.
Третьим важнейшим символом времени является колесо, которое я уже затрагивала в своей схеме. И Кайрос и Фортуна обладают этим атрибутом, последняя же вообще была одной из доримских богинь — матерей природы.
Наш зодиак также часто интерпретировался как небесное колесо. Наиболее известными образами Колеса Времени являются индийские и тибетские представления о Колесе Сансары (колесе воплощений), означающем мир Анитья
[122], мир тленный и временный, от которого буддисты стремятся уйти в нирвану. В центре этого колеса изображены три животных: свинья (вожделение, страсть), петух (ненависть) и змея (бессознательность), поддерживающие вечное вращение колеса. В противоположность этому негативному аспекту Колеса Времени существует «восьмеричный путь» спасения (Дхармы), который изображается также в виде колеса с восемью спицами. Оно вращается в мире, неся избавление всему человечеству [45].
Наблюдение за регулярным появлением небесных феноменов привело человека в конце концов к изобретению зубчатого колеса, сделавшего возможным появление первых календарей, а позднее часов. Однако это изобретение имело довольно странную историю. Первоначально означавшие божественную силу времени во вселенной, позднее часы стали моделью механического обезбоженного мира. Николай Кузанский, впрочем, еще придерживался мнения о божественной функции часов: «Пусть же идея часов означает вечность; движение часов выражает последовательность. Вечность, следовательно, есть разворачивающаяся и сворачивающаяся преемственность, ибо идея часов как вечности означает сворачивание и разворачивание всех вещей в мире». Только начиная с эпохи Просвещения и до конца девятнадцатого века человек отделял часы от божественного создателя, считая их чисто механической моделью вселенной. С психологической точки зрения это означает, что Эго заменило собой космического творца (поскольку оно может конструировать часы), впав тем самым в инфляцию. Закономерность была смешана с механической функциональностью, элементы случайности и творческого начала в идее времени были исключены из поля зрения. Только сейчас, в современной физике и глубинной психологии мы начинаем пересматривать эту ошибочную точку зрения.
В сновидениях современного человека часы часто выступают в роли напоминания о том, что мы не вечны. Незадолго до смерти некоторым людям, например, снится, что часы их сломаны и ремонту не подлежат. Такие сны сообщают человеку, что не он сам, но его земное время подошло к концу. В других сновидениях часы обозначают обусловленный или необусловленный мировой порядок, выступая символом Самости. Читатель в связи с этим может вспомнить видения одного физика, описанное Юнгом в «Психологии и алхимии», где он увидел следующее:
«Вертикальный и горизонтальный круги с общим центром. Это мировые часы и поддерживает их черная птица. Вертикальный круг — это синий диск с белым ободом, разделенный на 32 секции. На нем вращается стрелка. Горизонтальный круг состоит из четырех цветов. На нем стоят четыре маленьких человечка с маятниками, эти человечки вращают колесо и цвет его меняется с темного на золотой..
Часы работают в трех ритмах:
1. Малый ритм: стрелка на синем вертикальном диске движется по Vi2;
2. Средний ритм: один полный оборот стрелки. Одновременно горизонтальный круг движется по Y2.
3. Большой ритм: 32 средних пульсации равны одному полному обороту золотого колеса» [47].
Юнг комментирует это сновидение, приводя различные параллели из алхимии и средневековых календарей. Затем он пишет:
«…если мы начнем… с утверждения, что центр и периферия представляют тотальность Психэ и, следовательно. Самость, то данная фигура скажет нам, что в Самости пересекаются две гетерогенные системы, стоящие одна на другой в функциональной взаимосвязи, установленной определенным законом и регулируемой „тремя ритмами“. Самость будет, по определению, центром и окружностью, включающей и сознание и бессознательное…» [48].
«Так как фигура несет в себе и космический аспект — идею мировых часов — мы должны предположить, что она является уменьшенной моделью или даже источником времени-пространства, во всяком случае, воплощением его, и поэтому, говоря математически, четырехмерна по своей природе, хотя и видна только в трехмерной проекции» [49].
В другом месте Юнг добавляет: «Если мы вернемся назад, к пифагорейской идее о том, что Психэ это квадрат, тогда мандала будет для нас выражать Божество через тройной ритм и Психэ через статическую четверичность как круг, поделенный четырьмя цветами. Глубочайшим значением мандалы потому будет являться слияние Психэ с Богом» [50].
Если Юнг верно интерпретировал образ двух пересекающихся систем как источника времени-пространства, это может означать, что сознательное представление о времени «порождено» взаимопроникновением сознательной и бессознательной частей психики. Дуальная модель мира у китайцев как перекрывающие друг друга ранний и поздний небесные порядки будет еще одним случаем, подтверждающим эту идею — там, где вечный, вневременной уровень Самости встречается с обусловленным миром нашего сознательного опыта, время начинает свой ход. Это может привести к выводу, что наша связь со временем будет единственно «верной», только если Эго подчиняется требованиям Самости. Это объясняет, почему, например, невротики часто испытывают ощущение, «что время их подгоняет, преследует» — они не живут в ритме Самости, поэтому время и становится для них негативным феноменом. Бодлер
[123], к примеру, в своей поэме «I Horloge» называет часы «ce Dieu effrayant et sinistre»
[124]. Бодлер, конечно, один из многих современных творцов, описывающих время в его неприятном аспекте [51]. Всякий раз, когда индивидуум начинает терять смысл своей жизни или упускать из виду «вечную» ее составляющую, заслоняясь рациональными предрассудками, он будет испытывать трудности со временем. Когда же слишком много людей будет вести себя так, время станет «искривленным», нарушится его нормальный ход. С этой точки зрения становится понятным, почему в Древнем Китае календарные реформы, предпринимаемые императорами, праздновались как великие события. Изменяя «числа в календаре», император восстанавливал социальный и религиозный порядок в своем государстве, возвращая империю на путь Дао [52].
