Здесь, однако, остается открытым вопрос, поможет ли нам это в общей коллективной ситуации. В этой связи я бы хотела напомнить историю Ричарда Вильгельма, которую Юнг рассказал моей коллеге Барбаре Ханна с просьбой повторять ее на каждой лекции. Это известная история о человеке, вызывавшем дождь. Однажды в одной китайской провинции наступила такая сильная засуха, что и люди и скот умирали сотнями. В отчаянии жители обратились к колдуну, умевшему вызывать дождь, который жил в горах неподалеку. Ричард Вильгельм видел, как тот, маленький седобородый человечек, прибыл в город на носилках. Он попросил оставить его одного на три дня и уединился в небольшой хижине за городом. По прошествии трех дней дождь не просто пошел, это был настоящий ливень! Ричарду удалось получить разрешение на интервью и он спросил у старца, как тому удалось вызвать дождь. Однако тот просто ответил: «Я и не собирался вызывать дождь» и после паузы добавил «Знаете, я думаю, что из-за засухи и природа и все люди здесь были в напряжении и смятении. Дао более не могло допускать этого. Я, когда прибыл сюда, также начал чувствовать себя встревоженным, мне было так плохо, что понадобилось три дня уединения, чтобы вернуть прежнюю гармонию». «И когда я это сделал», сказал он с улыбкой, «тогда и пошел дождь».
Если мы определяем коллективное бессознательное, подобно Юнгу, как вездесущее и постоянное присутствие, то нечто, произошедшее в одной его точке, одновременно и неизбежно отражается в остальных точках. Юнг в другом месте определял «вездесущее» как относительное по отношению к времени-пространству, коренящееся в глубинных слоях коллективного бессознательного. Эта архетипическая реальность вечна, то есть пребывает за пределами времени и пространства. В одном письме, еще не изданном пока на английском, Юнг даже писал:
«Мы должны отбросить термины времени и пространства, когда речь заходит об архетипической реальности. Следует рассматривать Психэ как сжатую интенсивность, а не как тело, движущееся во времени. Можно считать, что Психэ постепенно расширяется до бесконечной интенсивности, лишая, соответственно, тела их реальности, когда психическая интенсивность превышает скорость света. Возможно, наш мозг служит центром трансформации, где относительно бесконечное напряжение Психэ настраивается на воспринимаемые частоты. Но сама Психэ как таковая не имеет пространственного или временного измерения».
Юнг назвал эту идею чистой спекуляцией, однако мне кажется, что она способна дать ключ к объяснению некоторых научных открытий, сделанных с тех пор. Историю о человеке, вызывавшем дождь, мы также с этой точки зрения сможем понять лучше. Этот человек прикоснулся к психическому центру высшей интенсивности в коллективной Психэ — Дао, и восстановление гармонии Дао одновременно проявило себя везде. Вызвавший дождь был единственным человеком, воспринимавшем серьезно собственный душевный разлад, и так он совершенно непреднамеренно спас целую страну. Величайшим достижением Юнга мне кажется то, что он оставил нам не замкнутую доктринальную систему, но открыл перед нами колоссальное множество дверей, через которые мы можем получить удивительные прозрения (insight).
Чтобы прояснить эти творческие возможности, нам будет необходима группа физиков, готовых принять юнгианский анализ как научную систему — не потому что мы хотим управлять ими или как-то влиять на них, а просто потому, что они хотят научиться этому. Затем нам понадобится несколько юнгианских аналитиков, потрудившихся в свое время изучить физику. Первое, что необходимо было сделать в данном эксперименте, это попытаться понять, изучить противоположный и фактически новый взгляд на мир.
Дальнейшим шагом, по мнению Юнга, должно было быть глубокое исследование феномена синхронистичности, поскольку синхронистичные события очевидным образом послужат здесь точкой встречи физики и юнгианского психоанализа. В синхронистичном событии мы имеем происходящее на физическом и психическом уровнях, объединенное общим смыслом. По мнению Юнга, такие события были известны людям с глубокой древности, только тогда их называли знаками богов, а с появлением христианства — чудесами божественного либо дьявольского происхождения. Поэтому уже тогда существовали определенные гадательные методики для изучения подобных явлений.
Сейчас в развитых цивилизациях все более-менее «продвинутые» гадательные методики используют натуральные числа. Чем они интересны, так это тем, что к ним неприменимы понятия типа «негативный/позитивный», «комплекс/гиперкомплекс», «рациональное/иррациональное число», это просто натуральные числа: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять и так далее. Как нам известно, западная математика заинтересована в натуральных числах лишь как в классе, как средстве построения логических цепочек; она не принимает во внимание индивидуальный, качественный аспект числа. Пуанкаре однажды сказал: «Проблема состоит в том, что натуральные числа все являются исключениями!». Особенно первые десять. Они все отличны друг от друга и поэтому существует лишь очень немного теорем, то есть логических обобщений, выводимых из них. Существовал, тем не менее, всегда и еще один взгляд на эти числа: числовой символизм, изучающий индивидуальные качества чисел. Часто, впрочем, он сводился к простым мифологическим спекуляциям. Так обычно все и происходило: символисты отбрасывали математические качества, математики лишали числа их символических свойств, а в итоге мы получали два научных направления и пропасть между ними. Одним из немногих, кто по-настоящему глубоко исследовал эту проблему, был немецкий математик Герман Вейль, написавший замечательную, тонкую работу, посвященную философии математики и естественных наук. Он указывал на то, что натуральные числа следует изучать, учитывая как их математические свойства, так и магические особенности. Он, таким образом, попытался объединить два ранее разделенных потока.
Идея Юнга состояла в том, что нужно изучить индивидуальность этих чисел — она была интересна в том аспекте, что каждое из этих чисел имело само по себе, а не в том, что составляли эти числа в сумме. Он нарисовал на листе бумаги трехдюймовый квадрат, в котором написал: один — как всё; два — первое четное число; три — первое нечетное, как сумма одного и двух, и первое тройное число; четыре — первое четверичное число и первое квадратное число, и так далее. Потом он сказал мне, что не может закончить работу, так как уже слишком стар. Было это, кстати, года за два до его смерти. Он дал мне этот лист бумаги и я так и не поняла, должна ли я была закончить список или же должна была найти того, кто справится с этим, и передать лист ему. После смерти Юнга я предпочла последний вариант, считая, что сама с этим не справлюсь. Так в итоге не найдя никого подходящего, я стала чувствовать, что должна выплеснуть это знание и поэтому начала работу над довольно скучной книгой «Число и Время» (Number and Time), по крайней мере, хоть в такой форме попытавшись решить задачу. Я пробовала работать, как вы знаете, с первыми четырьмя натуральными числами; я считала до четырех и выясняла качества каждого из этих чисел в области психологии, мифологии, физики и математики; в итоге мне стало ясно, что они обладают одной и той же функцией — если, допустим, вы сравните роль, которую играет число три в математике и физике, ту же функцию вы обнаружите в символической и психологической манифестации. Тогда, к своему удивлению, я обнаружила, что китайские математики во многом опирались именно на эту идею качественного аспекта числа.
