Ее дедушка Вильям IX де Пуатье был, в сущности, одним из первых трубадуров. Воевал с маврами на Иберийском полуострове, принимая участие в Реконкисте. Он развил в своем творчестве лирические традиции мавританских поэтов, вернувшись в Пиренеи.
Видите, как все сложно: у нас есть истории мавров и суфиев, ставшие источником вдохновения для трубадуров, которые немного позднее, к концу XII века, оказались в Германии вместе с миннезингерами. Были и кельтские барды при норманнских дворах, в том числе в Аквитании. Они рассказывали старинные кельтские истории, облачив героев в костюмы XII века, когда боги и богини из кельтских сказаний шествовали, облачившись в рыцарские одежды и доспехи. Это и были рыцари Круглого стола.
Галахад, Боре и Парцифаль
Сочиненная монахами история о Граале, о которой я уже упоминал, появилась примерно пятнадцать лет спустя после «Парцифаля» Вольфрама. Четвертый Латеранский собор 1215 года провозгласил в качестве непререкаемого принципа, что Иисус присутствует при обряде евхаристии. И не символически, а в буквальном смысле: вино – это и есть кровь Христова, а просфора – это его тело. Это вызвало необычайное оживление в церковном мире, и всю история о Граале стали связывать с этой доктриной.
Ил. 47. Галахад, Боре и Парцифаль принимают Грааль (чернила на пергаменте)
Монахи-цистерцианцы создали такие романы о Граале, как «La Queste del Saint Graal» («Поиски Святого Грааля») и «L’Histoire del Saint Graal» («История Святого Грааля»). Два цистерцианских монаха (чьих имен мы не знаем) взяли за основу историю Роберта де Борона о сосуде страданий Христовых. В его изложении Грааль был привезен в Англию (вместе с копьем Лонгина, которым стражник пронзил грудь распятого Христа) Иосифом Аримафейским. Перед нами церковная версия истории о Граале, где центральным героем был не Парцифаль, женатый человек, а Галахад, чье имя предположительно на иврите означает «гора доказательств». В этой истории прослеживается пренебрежительное отношение к большинству рыцарей, поскольку они – люди светские. Лишь трое из них находятся в центре внимания – это сэр Боре, сэр Персеваль и сэр Галахад.
Всем вам знакома история о том, как Ланцелот и дочь хранителя Грааля стали родителями Галахада; и Галахад в этом чудесном романе воистину вырос под тенью Грааля. Грааль сам показывается придворным короля Артура, и тогда все придворные по инициативе Гавейна решают отправиться на его поиски. Грааль явился им под покровом, и нужно отправиться на поиски, чтобы увидеть его без покрова. Король Артур огорчен тем, что все придворные покинули замок.
Я это подчеркиваю, потому что в начале этого эпизода средневекового романа есть потрясающие строки. Рыцари собираются отбыть в путь все вместе в одно утро. Они собираются попрощаться с Артуром. И далее там говорится: «Они сочли, что будет бесчестьем ехать всем вместе в одном и том же направлении. Каждый пусть войдет в лес там, где сам пожелает, где нет ни тропинки, ни дороги, в самую непроглядную, глухую чащу». Основная идея здесь заключается в том, чтобы не идти чужим путем, потому что тогда это будет уже не твое приключение, а чужое. Каждый человек уникален, и он должен отправиться в свое собственное приключение, войдя в лес по бездорожью.
Но в цистерцианской версии этого странствия, куда бы ты ни отправился, ты должен уйти от мира, покаяться в грехах и причаститься. Однако и здесь снова вспоминается труд Иоахима Флорского, который размышлял о трех эпохах явления Господня – Христос, охраняющий Грааль в руках Иосифа Аримафейского. Это Христос Воскресший, Тот, Который Грядет. То есть в этом варианте Грааль предстает нам в русле герметической, а не церковной традиции. Поэтому христианская традиция – в истоках, а не в будущем Грааля. В «Парцифале» Вольфрама именно обыденная светская жизнь приводит человека к осознанию трансцендентности священных таинств. А вот в странствиях из цистерцианской версии именно религиозная жизнь открывает человеку тайный смысл, трансцендентность этих таинств.
Итак, и в светской, и в церковной традиции история о Граале нам открывает одно и то же тайное эзотерическое знание, с которым мы сталкиваемся в восточных текстах. И в особенности в «Парцифале» встречаются такие строки, которых не найдешь ни в индуизме, ни в буддизме. На Востоке путь к инициации всегда точно прочерчен – ты знаешь, на каком этапе находишься, ты находишь своего гуру, ты подчиняешься ему, ты не критикуешь его, делаешь, что он тебе велит, – и он приведет тебя к твоему собственному опыту. В истории о Парцифале вы должны следовать зову сердца, собственному вдохновению; вкратце именно в этом и заключается смысл происходящего, когда рыцари отправляются на поиски Святого Грааля.
Я предлагаю рассматривать эту историю как самостоятельную и не путать ее ни с тем, что происходит в опере Вагнера, ни с тем, что происходит в произведении Томаса Мэлори. Мэлори создает свое творение в XV веке. Оно представляет собой точный перевод «Поисков Святого Грааля» и следует версии цистерцианцев. Оно же стало источником вдохновения для Теннисона и Вагнера. А мне кажется крайне вредным для восприятия образа Грааля то обстоятельство, что эта история была создана в русле монашеских традиций, а вот версия светская – так сказать, события из жизни обывателя – так и осталась в чаще леса. И эту историю, как мы уже убедились, подробнейшим образом развил Вольфрам фон Эшенбах. Ему был понятен дух рыцарства, но ни Готфриду, ни монахам это не было доступно.
Автор следующих двух романов о Граале, великий Кретьен де Труа, тоже рыцарем не был. Но он прослыл человеком изысканным: придворным поэтом Марии Шампанской, внучки Альеноры Аквитанской. Про него говорили: «Кретьену стоит только тряхнуть рукавом – и оттуда посыплются идеально сложенные куплеты». Он являлся автором одной из первых адаптированных версий романа о Тристане и Изольде, а также поэмы «Персеваль, или Сказание о Граале» — еще одного светского варианта истории поисков Грааля Парцифалем. Но сейчас мы обратимся к двум другим его историям и тщательно изучим их. Речь пойдет о Ланцелоте и Ивейне.
Ланцелот
С бедным Ланцелотом тоже происходит нечто похожее на события цистерцианской версии романа о Граале. Он прибывает в тот же самый замок, что и Персеваль, Боре и Галахад, но для него все заканчивается совершенно иначе. Ланцелот входит в комнату, где старый священник служит мессу; поднимая просфору и вино, он чуть не падает, потому что они, в сущности, превращаются в тело юного Христа. И Ланцелот из сострадания пытается помочь ему, но какая-то неведомая сила отбрасывает его прочь, потому что он пока недостоин там находиться. Отчего так? Потому что он любит Гвиневеру. И чтобы очиститься от греха, нужно искренне покаяться. Но из-за любви к Гвиневере он не может сделать этого – как и Тристан, он не в силах совершить покаяние. Замечательно, что монах был в состоянии понять эти чувства (это его прекрасно характеризует).
