Она взглянула на спину Китса, возившегося с чем-то у своего стола. Да, иногда он доводит ее до белого каления, и такое случается достаточно часто. Но на этой неделе избранная им профессия заставила его препарировать два детских тела…
Неожиданно детективу захотелось сказать ему, что она его понимает. Что она знает: ни образование, ни описание профессиональных обязанностей не могут подготовить человека к тому, что происходит в реальной жизни. Что они оба подписались под тем, что будут представлять мертвых и что теперь у них нет выбора. Стоун хотела, чтобы он знал: она это понимает.
Ким приготовилась заговорить.
– Нет никаких сомнений в том, что мальчик умер от анафилактического шока, – сказал Китс, опередив ее.
«Что ж, может быть, так будет лучше».
Патологоанатом приподнял простыню и указал на рот Шона Коффи-Тодда.
– Губы и язык синего цвета, что указывает на респираторный коллапс. Так как он не мог вдохнуть, кислород перестал поступать в кровь. А сердечной мышце необходим кислород, чтобы продолжать гнать кровь по сосудам. В случае, когда отказывает один из главных органов, остальные функционируют с повышенной нагрузкой до тех пор, пока сами не ломаются. Так что смерть – это результат вот такого катастрофического отказа всех систем. Происходит резкое падение давления, за которым следует летальная сердечная недостаточность.
– И сколько времени он умирал? – негромко спросила Ким.
– Если отказывает дыхательная система, то это может привести к подавлению респираторной функции и необратимому поражению головного мозга в течение следующих трех минут. Тогда смерть наступит несколько минут спустя. Но она наступает быстрее в случае сердечной аритмии, как это случилось в данном случае.
– Так сколько же? – повторила вопрос инспектор.
– Не дольше пары минут, – ответил патологоанатом, глядя на тело. – Но это были самые страшные и кошмарные минуты, какие вы только можете себе представить.
«И Китс прожил с этим несчастным каждую секунду из этих последних двух минут», – подумала Ким, легко коснувшись кончиками пальцев мягкой щеки ребенка. Какой-то внутренний инстинкт заставлял ее приголубить его за все страхи и мучения, которые он пережил.
Во время последнего крупного расследования ее тоже прижали к земле и придушили до такой степени, что она почти потеряла сознание
[50]. Стоун с трудом сглотнула, вспомнив панику, охватившую в тот момент весь ее организм, и то, как ее сознание боролось за глоток воздуха.
А этому ребенку было всего четырнадцать лет…
Инспектор отбросила воспоминания в сторону.
– Китс, сколько времени должно было пройти с того момента, как он съел орехи?
– Большинство симптомов, связанных с пищевой аллергией, проявляются в течение первых двух часов после того, как запрещенный продукт попадает в организм. В тяжелых случаях это может произойти в течение нескольких минут. Принимая во внимание историю болезни мальчика и обстоятельства происшедшего – все началось практически мгновенно.
– Каковы обстоятельства? – нахмурилась Ким. – Это случилось после урока физкультуры. Так что съесть что-то случайно он мог как минимум за час до этого…
– Прошу прощения, что прерываю, инспектор, однако, судя по характеру остатков орехов, речь о случайном потреблении не идет.
– Но мальчик знал о своей проблеме. У него в сумке был эпинефрин.
– Я именно об этом и говорю, – согласился Китс, вешая рентгеновскую пленку на экран. – Вот горло мальчика, – показал он на снимке. – А вот эти два объекта – цельные орехи.
Ким смотрела на эксперта, пока до нее доходил смысл его слов.
Значит, кто-то насильно запихнул орехи в рот этого бедняги.
Глава 44
28 февраля 2018 г.
Привет, дневничок.
Всего два часа назад я вернулась в школу, и половину этого времени потратила на то, что пряталась в туалете.
Как и всегда, это была та же самая кабинка. Самая дальняя от двери. Когда я там, я молчу, несмотря на то, что слезы градом текут у меня из глаз.
Рука трясется, когда я делаю лезвием первый надрез. Простая и идеальная в своей простоте, красота этого лезвия разрезает кожу. И я мгновенно успокаиваюсь. Интересно, неужели героин действует так же, когда человек делает себе укол? Облегчение и освобождение… Ощущение внутреннего покоя…
Я откидываюсь на сливной бачок и закрываю глаза. Голова свободна от любых мыслей, дыхание глубокое и ровное. Я полностью расслаблена.
Еще два – и я буду готова встретиться с окружающим миром.
Когда возвращалась в комнату, я чувствовала, как свежие порезы восхитительно трутся о кожу внутренней стороны моего бедра, несмотря на стерильный пластырь.
Но внутреннее расслабление оказалось временным.
Слишком быстро возвратились воспоминания о доме – о приглушенных разговорах, которые мгновенно прекращаются, не успеваю я войти в комнату. О том, как все трое отворачиваются, потому что не в состоянии посмотреть мне в лицо. О том, как я ощущаю себя чужой в своем собственном доме. О том, как мама часами пропадает в комнате сестры. О том, как папа делает какие-то секретные звонки, выдавая их за рабочие.
Я пыталась поговорить с мамой. Пыталась ей все объяснить.
– Не сейчас, Сэди, – отвечала она. – Сейчас мне не до этого.
Поэтому я ушла в тень и наблюдала за всем со стороны, пока не наступило время возвращаться. Пока не появилась возможность вернуться в мою кабинку в самом конце ряда.
Но голодные демоны не захотели успокаиваться. Я чувствовала себя хуже, чем всегда.
Я не знала, как заткнуть их, но потом вспомнила, что мне говорили, и засунула в рот пилюлю.
* * *
Бедняжка Сэди, теперь я знаю, что оказал тебе услугу. У тебя была слишком несчастная жизнь.
Теперь, прочитав твои самые сокровенные мысли, я знаю тебя гораздо лучше. Я понимаю твою боль и знаю: ты благодаришь меня за то, что я тебя освободил.
А теперь ты больше не одна. У тебя теперь есть твой хороший друг Шон.
Хотя с ним все было не так, как с тобой, Сэди. Ты была первой, и поэтому особенной. Очень особенной.
Шон сопротивлялся гораздо активнее тебя. Он чертовски осложнил мне жизнь. Я и близко не испытал то чувство удовлетворения и справедливости, которым наслаждался после твоей смерти. А он не стал действовать по моему сценарию.
Если б он только спокойно съел эти гребаные орешки – но он намертво сжал зубы. Если б он просто разжевал их, мне бы не пришлось быть таким грубым. Но он не разжимал зубы, понимая, что может умереть.
