– Я хочу побольше узнать об особенностях Зла, – ответила Ким. – Особенно у детей.
На лице социопата медленно появилась улыбка.
– В таком случае ты пришла по адресу.
Глава 60
Алекс глубоко вздохнула.
– Итак, ты хочешь услышать официальную версию, или мою интерпретацию?
– Официальную, – ответила Ким.
– С клинической точки зрения таких понятий, как «злой ребенок» или «ребенок-социопат», не существует. Считается, что таковой еще недостаточно сформировался, чтобы вешать на него ярлыки. Так что специалисты могут говорить о поведении социопатического типа, но не более того. Скорее всего, они поставят диагноз «расстройство поведения»
[64], что может рассматриваться как предвестник социопатии.
– Расстройство поведения? – переспросила инспектор.
– Оно начинается в раннем подростковом возрасте и чаще встречается у мальчиков. Обычные проявления – эгоизм, неспособность налаживать взаимоотношения с окружающими, отсутствие чувства вины, часто – повышенная агрессивность. Такие дети обычно бывают драчунами, мучают животных, не соблюдают правила и лживы.
– Очаровательно, – заметила детектив.
– Но ребенку не поставят диагноз «расстройство поведения», если раньше у него не диагностировали «вызывающее оппозиционное расстройство»
[65], являющееся предвестником «расстройства поведения».
Ким нахмурилась, и перед глазами у нее возникла русская матрешка.
– Минуточку, вы хотите сказать, что этот процесс развивается на протяжении всего периода формирования ребенка? И необходимо, чтобы тот отвечал всем этим критериям? Вызывающее оппозиционное расстройство ведет к расстройству поведения, которое, в свою очередь, ведет к антисоциальной психопатии?
– А для того чтобы ребенку поставили диагноз «антисоциальная психопатия», – Алекс кивнула, – необходимо, чтобы диагноз «расстройство поведения» был поставлен до того, как ребенку исполнится пятнадцать лет.
– А лечение? – с надеждой в голосе спросила инспектор.
– Лечения или лекарств не существует, Ким, – Алекс закатила глаза. – И ты это прекрасно знаешь. Поведенческие методы тоже не работают, потому что направлены на специфические проявления и смазывают общую картину. Критерии диагноза перекручены между собой, как узлы на канате. С ребенком за последние двенадцать месяцев должны произойти три или более событий из следующего списка: он должен совершить акт издевательства над кем-то, ввязаться в драку с использованием оружия, проявить жестокость, участвовать в групповом хулиганстве, вымогательстве, вооруженном ограблении или действиях сексуального характера…
– Боже! – прервала ее детектив.
– И это еще не всё. Сюда же идут поджог, серьезная порча имущества, ложь с целью завладеть имуществом, кража в магазине, жизнь вне дома, бегство из дома, а также пропуск уроков без уважительной причины. И что-то из этого должно случиться за последние шесть месяцев.
– По мне, так это все похоже на перекладывание ответственности друг на друга, – заметила Стоун. – Каждый пытается откреститься от проблемы, чтобы не принимать тяжелых решений.
На лице социопата появилась медленная, ленивая улыбка.
– И здесь мы с вами, инспектор, думаем абсолютно одинаково.
– Так наслаждайтесь этим, Алекс. Маловероятно, что такое случится еще раз, – сказала Ким. – Ладно, а теперь расскажите мне о причинах…
Может быть, если она поймет причины возникновения болезни, ей удастся сузить круг подозреваемых.
– Эти отклонения чаще возникают в проблемных семьях, – продолжила рассказывать заключенная. – Они могут быть следствием трудностей усвоения социально значимой информации или того, что в таких семьях взрослые часто не уделяют детям достаточного внимания, но у восьмидесяти процентов детей они исчезают с возрастом.
Стоун почувствовала облегчение. Ей необходима была статистика, а эта цифра выглядела вполне благополучной.
– Но это вполне… – начала было инспектор.
– Это полная хрень. – Голос Алекс заставил ее замолчать. – Это невероятно высокий процент излечения, который не включает в себя статистику, не поддающуюся учету.
– И что же именно?
– Число тех, кто научился скрывать свои проблемы.
– Как вы? – поинтересовалась детектив.
– Да, Ким. Именно как я. – Торн улыбнулась, но улыбка у нее получилась холодной.
– Так что же вы хотите мне этим сказать? – Инспектор не была уверена, что хочет услышать ответ. Она подозревала, что сейчас они перешли к обсуждению интерпретации действительности, придуманной самой Александрой.
– Я пытаюсь сказать, что ветрянка не превратится в оспу, если вам уже восемнадцать. Так что тем, что я представляю собой сейчас, я была всегда, с того самого момента, когда начала сознательно мыслить. В жизни я никогда никого не любила. Никогда не испытывала вины за свои действия – только разочарование, если они не давали желаемого результата. Меня никто и ничто не трогает. У меня ни с кем нет прочных связей, и любого человека, который встречается мне на пути, я рассматриваю лишь как орудие для достижения своих целей.
Ким не могла оторвать глаз от лица Алекс. От той искренности, которая была на нем написана.
– И ты должна понять, что я стала такой не тогда, когда мне исполнилось восемнадцать и меня можно было диагностировать как социопата, или психопата, или как там еще они меня называют. Я всегда была такой. Даже когда была милым ползунком, малышкой, которая учится ходить, или очаровательной девочкой, которая ходит в ясли, или когда открывала подарки, полученные на свой пятый день рождения. Я всегда была социопатом, только ни у кого не хватало смелости сказать об этом в открытую.
– А это что-то изменило бы? – спросила Стоун, стараясь не показать заинтересованности, которую испытывала.
– Во мне – нет, – честно призналась Алекс. – Я такая, какая есть, и никакой ярлык не заставил бы меня вести себя по-другому, но, может быть, это убедило бы моих родителей, что мне на фиг не нужны все их обнимашки, поцелуйчики и их понимание. Все это были только дополнительные инструменты для моих манипуляций.
Ким была благодарна этой женщине за ее откровенность, хотя и чувствовала себя очень некомфортно. Такую Александру она еще никогда не видела.
Неожиданно взгляд социопата сфокусировался на какой-то точке над головой детектива.
