Выписка
Из протокола заседания паркомиссии Спецчастей Киевского Гарнизона от 11.9.1924 года.
Слушали
16. Дело № 393. Запрудный Федор Михайлович. Военлет 3-й эскадрильи. Рожд. 1902 геврей, рабочий — кустарь, из интеллигентов, образование — среднее, в Кр. Армии с 22 г., чл. Профсоюза с 19 г., ЛКСМ с 23 г.
Заявление о приеме в партию. Рекомендуют — Казарновский — 19 г., Колесников — 20 г., Давидзан — 18 г., Цвилевский — 19 г., Соловьев — 19 г., и РКЛКСМ.
Подл, за подл, подписали.
Верно. Техсекретарь.
Постановили.
16. Ходатайствовать о приеме в кандидаты по 3-й категории.
Выписка
Из протокола № 24 закрытого собрания ячейки КП (б) У 3-й отдельной истребительной эскадрильи, сост.14 августе 1925 г.
Слушали: 1./4/. Заявление тов. Запрудного Федора Михайловича, чл. КСМ с 1923 г., аэронавигатор, служащего о приеме в кандидаты партии.
Постановили:
1./4/. Утвердить тов. Запруднова кандидатом КП (б) У.
Врио отв. секретарь партбюро 3-й отдельной истребительной эскадрильи /неразборчиво/
— Поэтому давай так. Конечно, я помогу, но по-нашему. Чтоб никто не посмел сказать — вон, мол, они, в партию своих тащат. Сделаем так.
Бате я доложу, что поддерживаю. На собрании буду колебаться. Причины, не волнуйся, найду, они — на поверхности. И так вот красиво проведем собрание. В духе ленинской принципиальности и понимания политического момента.
После этой абракадабры я вышел, напрочь обескураженный. Но, что делать — назвался груздем…
Собрание же прошло хорошо. Михаил рассказал кратко о происках недобитков на Украине. Их оказалось немало. Затем плавно перешли к моему заявлению. В это время послышалась музыка из ДКА — Дома культуры авиатора. Там начались танцы.
Члены партии начали волноваться. Послышались уже возгласы: «Ясно», «Принять», «Знаем — свой парень», и тому подобное. Но Миша свою линию выдержал.
— Да, товарищи, — сказал он, — на самом деле Федора мы знаем. И знаем с хорошей стороны. Но ведь он из интеллигентов. А что товарищ Ленин говорил — «партия наша — рабочих и крестьян». Мне могут возразить, мол, работал Федор как кузнец. Правильно, это, кузнец — рабочий элемент. Поэтому и предлагаю его, Федора Запрудного, принять в кандидаты партии, но по 3-й категории. То есть, спрашивать с тебя, Федор, будем в три раза строже. Кто «за». Кто «против». Кто «воздержался». Хорошо, единогласно решение ячейки 3-й отдельной истребительной авиаэскадрильи принять Запрудного Федора кандидатом Коммунистической партии большевиков Украины.
Собрание считаю закрытым. Знаю, в основном все сейчас отправятся на танцы. Прошу вас, партийцы, подавать на танцах пример культурного поведения и девчонок после танцев не тискать особо и проводить. Но культурно, чтоб без жалоб командованию. Р-р-ра-зойдись!
Ура! Меня приняли в кандидаты! Вот, сохранились выписки. Прилагаю для истории. Хотя может и не следует этого делать. Да ладно.
Ура, я кандидат партии. Вперед и выше!
Вперед-то — вперед. Выше и выше. Но тревога и боль сердечная появилась у меня. И все время не дает мне покоя.
И начался весь этот душевный разлад с изменой своей семье. Как я теперь приеду в местечко и посмотрю папе и маме в глаза. И кто я — Федор-цапля, что ли! Нет, таких цапель не бывает.
Еще к этому — назвался груздем, так полезай. И ничего уже нельзя изменить. Вот и приходится мириться с расстрелом ГПУ нашего товарища (пока только одного), которого приговорили к расстрелу, как активного врага советской власти. Про себя каждый думая, что врагов советской власти — не половина ли страны. Как их всех перестрелять? Оказалось — возможно.
Вся наша авиашкола была в удрученном состоянии. Хотя мы, члены партии, прилагали усилия, чтобы разъяснять и поднимать дух летунов. Да как его поднимешь, когда черным по белому, то есть, в приказе по эскадрилье сказано: «…активный враг советской власти…» И вот что самое для нас удручающее. Постановление коллегии было 9 июня 1927 года. И расстрелян наш сослуживец Гуревич тоже 9 июня 1927 года. То есть, ни суда, ни адвокатов. Ррраз и нет.
Мы были в полной растерянности. А авиатору этого позволять никак нельзя. Того и гляди — в штопор сорвешься.
Глава V
Партия должна знать все
В 1925 году, получив корочку кандидата партии, я отправился в первый отпуск. На 10 суток.
В местечке на меня смотрели с уважением. Загорелый, в шинели с голубыми петлицами. Вот, верно, досадовала Сонька Левина, что гуляла в свое время не с Файтлом-цаплей, а с Гершем Левиным, который теперь стал Григорием. Гришей! Да еще и ее мужем.
За столом после традиционной молитвы и форшмака начались расспросы. А когда узнали, что я «поступил» в партию, папа усмехнулся и рассказал вот такую историю.
— Возвращается еврей из комитета вашей партии. Жена спрашивает:
— Что Фима, приняли?
— Нет, — отвечает Фима. — Я им честно все рассказал про себя. И про линию партии. Про буржуазное окружение. Про хорошую жизнь рабочих и крестьян. И даже интеллигенции. Вдруг одна сволочь спрашивает: а скажите, в 1919 году на свадьбе у Нестора Ивановича Махно не вы играли на скрипке?
— Ну и что ты ответил?
— Да согласился, на самом деле я у Нестора играл на свадьбе.
— Ну, не идиот ли? Сказал бы нет, кто проверит, — говорит жена.
— Как кто, ведь весь комитет был на свадьбе, они же были членами штаба у батьки.
— Смотри, сына, — сказал папа, — чтоб не разыскали у тебя что-либо в дальнейшем.
Я усмехнулся. Все было в порядке у меня. Так я думал. И все просто. Хедер да кузница — первые трудовые мозоли. И первая папироса у Шлойме-каторги — вот и вся моя жизнь.
Я вернулся в училище, нагруженный снедью. А уж выпивку мои друзья расстарались.
Но и сразу я почувствовал — я теперь принадлежу партии. Потому что вызвал меня в тот же день наш бессменный секретарь Миша Драпо и дал задание. Подготовить сведения о военной дисциплине 37-го авиаотряда.
— Материалы я тебе дам, а ты пока никому ничего не рассказывай, и даже командному составу не докладывай. Готовь по материалам, которые я тебе дам, развернутую справку. Этот материал пойдет в парткомиссию Спецчастей Киевского гарнизона. Они собираются рассматривать нашу 3-ю истребительную эскадрилью. Вначале изложи все, как в материалах, а потом мы с Батей решим, как этот доклад нивелировать.
Так я сразу понял — нужно «нивелировать». Вот как началось мое понимание партийной жизни страны: думаешь одно, пишешь — другое, говоришь — третье, а выступаешь — про четвертое, что нужно «линии партии».
