– Кирстен там… С другим типом… Он вооружен… а ты оставил оружие в Тулузе…
Венсан ухмыльнулся, сунул руку под куртку.
– Вообще-то, нет. Думаешь, оно мне понадобится?
– Надеюсь, что нет… Но будь готов, этот… этот тип опасен.
Эсперандье обошел Мартена, чтобы освободить правую руку.
– Какой еще тип? – спросил он. – Гиртман?
– Нет… Другой…
– Может, дождемся подкрепления?
– Времени нет…
Его помощник смирился. Когда-нибудь Мартен объяснит ему. Эсперандье надеялся, что это случится прежде, чем все станет совсем плохо. Крестный его сына выглядел просто ужасно, но оказаться один на один с опасным и вооруженным человеком совсем не хотелось. Они осторожно спустились по лестнице и пошли по свежим, протоптанным в снегу следам. Сервас обулся и набросил на плечи одеяло, но порывы ледяного ветра закручивались вокруг ног, странным образом уравновешивая жгучую боль в животе. Он вдруг наклонился, и его вырвало.
– Черт, Мартен! – воскликнул лейтенант.
Сервас почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Венсан был прав – это безумие. «Но мужчины способны на невозможные подвиги, так? – спросил он себя. – Телевизор каждый день кормит нас подобными сказками. Так почему бы и мне не совершить один?»
– Тебе не кажется, что в этой рубахе я напоминаю монаха-отшельника? – спросил он, попытавшись улыбнуться. Получился кривой оскал…
– Не хватает бороды.
Серваса снова затошнило.
В лесу совсем близко, прозвучали два выстрела, и полицейские застыли на месте. Воздух вокруг завибрировал, потом все стихло.
– Дай мне твое оружие.
– Зачем?
Мартен выхватил у лейтенанта пистолет и, хромая, кинулся бежать по следу.
– Напоминаю, из нас двоих я стреляю лучше! – крикнул Венсан.
Чуть дальше, за соснами, раздался смех. Майор узнал голос Гиртмана, сделал еще несколько шагов и увидел всех четверых: двух мертвецов и Кирстен, целящуюся в швейцарца.
– Чертовщина какая-то! – выругался Эсперандье.
У подножия холма, с другой стороны клиники, завывали сирены.
– Мартен… – сказала Кирстен, и ему показалось, что она раздосадована. – Ты должен быть в клинике, в постели…
– Мартен, – перебил норвежку Гиртман. – Скажи ей, чтобы не стреляла в меня.
– Он убил мою сестру! – Голос Кирстен звенел от ненависти. – Пусть сдохнет…
– Послушай меня… – начал Сервас, но она не дала ему договорить.
– Он мучил ее, насиловал, а потом убил… – Нижняя губа норвежки дрожала, как ствол пистолета в ее руке. – Не хочу, чтобы он доживал свой век в психушке, понимаешь? Там он будет отвечать на вопросы докторов и журналистов… Издеваясь над всеми нами…
– Опусти оружие, Кирстен, – велел Сервас, наведя на нее пистолет.
– Она выстрелит, – сказал Гиртман. – Опереди ее!
Он посмотрел на Кирстен, на Гиртмана, снова на Кирстен.
– Ее зовут Кирстен Маргарита Нигаард, – заторопился швейцарец, – у нее есть татуировка, идет от паха до бедра, и она моя любовница и сообщница. Ты спал с ней, Мартен? Тогда ты знаешь, что…
Ствол пистолета норвежки переместился в сторону Серваса. Согнуть палец, надавить на спуск… Ее рука дрожала – от холода, усталости, потрясения, боли и ярости, – дрожала слишком сильно, чтобы как следует прицелиться… Слишком сильно, чтобы выиграть дуэль…
За десятые доли секунды Мартен с ослепительной ясностью увидел и ощутил все детали окружающего пейзажа: заснеженные сосновые ветки качнулись под ветром… Один голый мертвец привязан к дереву, его подбородок опущен на грудь; другой лежит, раскинув руки крестом, и смотрит остекленевшими глазами в небо, холод морозит его икры, а пистолет в руке Кирстен ходит ходуном…
Он выстрелил.
Почувствовал отдачу в плечо, боль в животе, услышал, как шлепнулся на землю снег, сорванный звуковой волной, увидел недоверчивый взгляд Кирстен, устремленный на него. «Спрингфилд» выпал из ее руки, рот округлился. Потом колени норвежки подогнулись, по телу пробежала дрожь, и она рухнула своим прекрасным лицом в снег.
– Отлично исполнено, Мартен, – похвалил Гиртман.
Издалека донеслись гортанные вопли. Кричали по-немецки.
Наверное, нужно бросить оружие – будет глупо схлопотать сейчас пулю. Сервас задержался взглядом на теле Кирстен. Почувствовал горечь предательства. Снова.
Он идиот. Наивный, доверчивый, измотанная болью развалина.
Жизнь снова отобрала у него то, что сама дала. Снова пролилась кровь, выплеснулся гнев, родилось горькое чувство сожаления. Ярость и печаль. Ночь снова победила, тени вернулись – более могущественные, чем всегда, – и перепуганный день убежал далеко, туда, где нормальные люди живут нормальной жизнью. А потом все исчезло. Мартен больше не чувствовал ничего, кроме ужасной усталости.
– Но ты мог бы не стрелять, – добавил швейцарец.
– Не понимаю…
У него за спиной все громче, все повелительнее звучали крики на немецком. Совсем близко. Наверняка приказывают бросить оружие. Если он не подчинится, они начнут стрелять.
– У нее был один патрон, в стволе, и она его отстреляла. А обойма была пуста. Так что всё зря.
Сервасу захотелось упасть на снег, смотреть на падающие с неба хлопья, а потом уснуть.
Он подчинился приказу, бросил оружие. И потерял сознание.
Эпилог
Несколько следующих дней на Халльштатт и окрестности падал снег. Гиртмана допросили в маленьком комиссариате, больше всего напоминавшем полицейский участок из фильма «Звуки музыки»
[130]. Регер и его люди начали беседу на немецком, и Эсперандье спросил, нельзя ли время от времени переходить на английский. Позже появился человек – то ли из Вены, то ли из Зальцбурга – и перехватил управление.
Требовалось некоторое время, чтобы решить, как поступить со швейцарцем (он убил человека на территории Австрии и подпадал под австрийскую юрисдикцию); они освободили все камеры предварительного заключения и превратили комиссариат в подобие тюрьмы из вестерна «Рио Браво» Говарда Хоукса.
Сервас на допросах не присутствовал. Его отвезли в больницу в Бад-Ишле, как и всех остальных пациентов. Клиника была закрыта, временно или окончательно, директор исчез. Сначала майора поместили в реанимацию, потом перевели в отделение, чтобы понаблюдать. Его эскапады нанесли организму вред, но гораздо меньший, чем можно было ожидать; правда, живот ему все-таки вскрыли, чтобы в этом убедиться. Австрийские коллеги долго расспрашивали Мартена о том, что произошло в лесу. Показания майора, Эсперандье, Регера и даже Гиртмана совпадали вплоть до деталей, но дознавателям оказалось не просто воспринять цепь событий, которые привели к тому, что четыре человека попытались убить друг друга, причем знаменитый дирижер был раздет догола и привязан к сосне.
