Братья услышали, как телефон отключился, хотя микрофон и продолжал работать. Телефон отправился в карман, все звуки стали приглушенными. Затем послышалось тарахтенье двигателя «Рекона», сменившее тон после включения передачи, и ритмичная тряска человека, взбирающегося верхом на механическом горном козле по тропам, предназначенным исключительно для двуногих.
– Отлично, – сказал Бракстон. – Час. Нам остается только ждать.
Роули молча кивнул.
– Давай наденем маски. Я не хочу возиться с ними, когда он будет уже здесь.
Появились две балаклавы; братья натянули их на головы, превращая лица в ровную черную поверхность с прорезями для глаз.
– Теперь аптечка.
Под «аптечкой» подразумевался шприц с пятьюдесятью «кубиками» пентотала натрия – сыворотки правды. Но целью было не узнать истину. Нужно было быстро ввести Бобу препарат и вырубить его. Он проспит сорок восемь часов, проснется с сильнейшей головной болью, как после похмелья, расплывающимися воспоминаниями и нарождающейся яростью, не имея понятия о том, что произошло. К тому времени братьев давно уже и след простынет, оружие также бесследно исчезнет – вероятно, уже окажется в Мексике, – а они разбогатеют на три миллиона долларов наличными, и пройдет еще неделя, прежде чем этот клоун Леон Кейи сообразит, что они не убили Свэггера, а лишь отключили на время, хотя он, Леон, и заплатил за то, чтобы они довели дело до конца.
– Этого человека я убивать не буду, – сказал Бракстон брату, и тот согласно кивнул. – Он герой. Я героев не убиваю. Это плохо сказывается на репутации. Все равно что убить Леброна
[62].
Тем не менее, если потребуется, они были готовы убить: у Бракстона был «Сербу Шортли», этакий «Ремингтон-870», обрезанный до восемнадцати дюймов, с пистолетными рукоятками спереди, на затворе, и сзади, за спусковой скобой, оснащенный «Шур-файр», лазером, бросающим яркую красную точку в то место, которое вот-вот подвергнется ковровой бомбардировке дробью двадцатого калибра; с близкого расстояния такая проделает дыру в ките. Далее был Роули с револьвером «Смит-и-Вессон» калибра.50. Это был настоящий гигант с барабаном и волшебным полудюймовым стволом, выпускающим пулю весом 350 гран с начальной энергией около 3032 фунта, способную остановить бизона. То, что поражала такая пуля, неминуемо возвращалось в состояние отдельных атомов. Наведению на цель также помогало электронное приспособление, еще один замечательный продукт из арсенала «Шур-файр», лазер, направляющий такую же в точности красную точку уничтожения на то, на что нацелен револьвер. В обоих случаях красных точек оказывалось достаточно, чтобы без труда разрешить любые споры.
Вертолет доставил братьев к противоположному склону горы, после чего они всю ночь шли по компасу, поразительно изящно и скрытно для таких больших мужчин, и уже на рассвете заняли исходную позицию, накачанные «Имодиумом» и облаченные в подгузники для решения проблемы естественных потребностей. На протяжении всего дня они не двигались ни на дюйм и почти ничего не говорили. Роули следил по «Стинг-рею» за продвижением Боба и читал затрепанные «Лабиринты» Борхеса в бумажной обложке. Бракстон мечтал о девочках и золотом «Кадиллаке», давил муравьев, ел энергетические батончики, мочился в подгузник и вновь и вновь повторял: «Три миллиона долларов!»
* * *
Прибыв на место, Боб постарался изо всех сил не провалиться в трясину воспоминаний. Фундамент по-прежнему стоял на месте, поскольку был каменным. Но дерево без ухода по большей части поддалось гнили. Одна стена оставалась стоять, хотя на вид и казалась очень шаткой, как и часть другой стены, наклонившейся навстречу падению и удерживаемой лишь сгнившими досками обшивки. Внутренность была выпотрошена, половицы по большей части провалились, и из щелей, дыр, трещин и обломков уже ползли зеленые щупальца. Повсюду лежали пыль, паутина, опавшая листва и растительный мусор.
Помимо своей воли Свэггер мысленно представил себе другую картину: домик еще целый, выкрашенный в зеленый цвет; в те времена его отец, Сэм Винсент и другие охотились здесь каждую осень. Простой, добротный, никакого шика, крыша не протекала, стены держали тепло и не впускали холод. Когда-то у него имелось крыльцо, на котором мужчины сидели после охоты, пили бурбон, курили сигары, рассказывали охотничьи байки, наслаждаясь всем, но в первую очередь тем, что они были мужчинами. Много смеха, пока мальчишки во дворе свежевали и потрошили оленя, обучаясь тем сторонам охоты, о которых никогда не писал журнал «В поле и в ручье». Затем, закончив работу, мальчишки усаживались кучкой под крыльцом и слушали разговоры взрослых о политике, о бейсболе, о футболе, иногда о войне, хотя Эрл никогда ни слова не говорил об этом, и никто никогда его не спрашивал, поскольку все с уважением относились к суровым испытаниям, выпавшим на его долю во время высадки на пять японских островов.
Теперь – развалины и запустение, далекое прошлое. Пыль и опавшие листья какой-то далекой вселенной. Десятилетия к этому не прикасалась человеческая рука. И снова Боб продемонстрировал умение подавлять эмоции – талант, необходимый снайперу, – и наконец забросил воспоминания в какую-то глубокую дыру у себя в сознании.
Он приступил к делу. Сверившись с планом, сразу же определил полуразрушенную стену, соответствующую рисунку, затем нашел оконный проем, ставший отправной точкой. Проведя измерения, установил, что отходящая от угла окна на северо-запад линия образует угол в 43 градуса, и с помощью компаса нашел азимут. Черточки на линии должны были обозначать шаги, и поскольку их было четырнадцать, он сделал ровно четырнадцать шагов и, как и указано на плане, оказался у ствола вяза. Вяз по-прежнему стоял, по-прежнему величественный, он еще переживет его, как пережил Эрла, а до него – Чарльза. Великолепный, раскидистый, спокойный, невозмутимый, с обильной кроной, здоровый.
Обойдя вокруг дерева, Боб отсчитал еще пять шагов в том же направлении и оказался на месте, обозначенном на плане крестиком.
Копание доставляет удовольствие только клинически сумасшедшим и тем, у кого коэффициент интеллекта не выше тридцати четырех. Ни то ни другое условие не были применимы к Свэггеру. Но все становится еще хуже, когда тебе семьдесят один, в тебя стреляли семнадцать раз, один раз полоснули мечом, один раз топили, а в настоящее время ты донашиваешь уже второй искусственный тазобедренный сустав. Тем не менее он принялся за то, что должен был сделать. Свет ушел, в лесу наступила полная тишина.
Боб подобрал нужный ритм для заступа, которым разрыхлял плотный дерн, превращая корни и поросль в мелкие комья и песок, а это уже можно было легко удалить лопатой. Такая работа также требовала не только ритма, но и крепкой спины, и хотя порог чистого мучения боль так и не превышала, ниже глубоко неприятной она также не опускалась. Искусственное бедро, будучи в организме чем-то относительно новым, вело себя прилично, но вот поясница при каждом ударе заступом выводила арию боли, а грудь издавала визг страданий. Груда земли рядом с ямой росла, как и сама яма, хотя, по обыкновению, налицо было грубейшее нарушение всех законов физики, включая теорию относительности: как такую гору можно было извлечь из такого крошечного углубления?
