Боб был озадачен. Он прождал еще несколько минут, в полном одиночестве в пустынном переулке, застроенном красивыми старыми особняками под вязами, поскольку это был северо-западный сектор Вашингтона, и Бобу хватило ума сообразить, что здесь живет «качество».
Он снова завел двигатель, проехал несколько кварталов и вернулся на главную магистраль, Висконсин-авеню, где повернул налево, в сторону Джорджтауна, по мосту Ки-Бридж перебрался в Вирджинию и по Кольцу доехал до большого дома Ника в пригороде Маклина. Всю дорогу Боб смотрел в зеркало заднего вида, ища фары, которые упорно держались бы следом за ним, не удаляясь и не сворачивая в сторону, но ничего не находил. На оживленном перекрестке огляделся по сторонам, запечатлевая в памяти машины вокруг, после чего свернул на стоянку у обочины, пропуская их. Ждал, ждал, ждал, затем продолжил свой путь. На следующем светофоре он повторил тот же самый быстрый осмотр, ища машины из предыдущей группы. Ничего.
Боб направился обратно в Маклин, снова проверяя машины позади на скорость и направление, и ничего не обнаружил. Наконец доехал до улицы, от которой отходил тупик, ведущий к дому Ника, не доезжая до него, свернул на предыдущем перекрестке, остановился и погасил свет. Даже на самой улице долго не было ни одной машины, не говоря уж о том, чтобы кто-то свернул следом за ним. Почувствовав себя в безопасности, Боб завершил путь к дому Ника и задержался на дорожке перед ним, ожидая какого-либо действия. Ничего.
Открыв дверь своим ключом, Боб вошел в дом, увидел, что все спят, снова включил сигнализацию и направился прямиком в комнату для гостей, спать. Но сперва он позвонил своей жене, немного поболтал с ней о том о сем. Затем спросил:
– Слушай, понимаю, это глупо, но ты ведь никого не видела, правда?
– Не видела? Ты о чем?
– Ну понимаешь, никого, кто бы шарил, подсматривал, вынюхивал…
– Господи, Боб, ты же обещал, что в этом деле не будет никаких приключений!
– Я не вижу, какое здесь может быть приключение. Сплошная грязная старина. Она никого не может интересовать, это совершенно очевидно, и все-таки у меня такое чувство, будто за мной следят. – Для простоты Боб исключил упоминание о Никки.
– Быть может, это просто мания преследования. У тебя много оснований страдать от нее, и я даже не знаю, почему она обходит тебя стороной.
Ответ: потому что его враги мертвы, а не скрываются в тенях.
– Ну хорошо, – вздохнул Свэггер, – возможно, все дело в этом.
Он положил трубку.
Утром – Боб долго валялся в кровати, чтобы не встречаться с женой Ника Салли, всегда недолюбливавшей его, – он за кофе задал тот же самый вопрос Нику.
– Нет, – ответил тот. – Ничего.
– Никаких посторонних машин, стоящих рядом с домом, никаких странных ощущений, будто за тобой наблюдают в бинокль, никаких случайных совпадений, вроде одного и того же незнакомца, с которым ты постоянно сталкиваешься?
– Я не обращал внимания. Но мне хочется думать, что такое я заметил бы.
Боб рассказал другу о вчерашнем происшествии.
– Никки ничего не почувствовала бы и не увидела, если б ничего не было.
– Я на несколько дней перейду на «желтый» уровень опасности, – сказал Ник.
– Очень признателен. Понимаешь, меня беспокоит не то, что Никки может ошибаться. Я боюсь, как бы она не была права. Потому что в этом случае ребята знают свое дело, и как только Никки их засекла, они отступили. Но как они поняли, что их раскрыли?
– Интересный вопрос.
– Они настолько хорошо знают свое дело, что либо их не существует, либо они – высококлассные опытные оперативники, а такой талант стоит недешево; следовательно, тот, кто за ними стоит – опять же, если он существует, – вкладывает в эту операцию большие деньги.
– Похоже на то, – согласился Ник.
– А теперь я задам тебе вот какой вопрос: ты знаешь о моем деде все, что знаю я, ты знаешь все, что я разузнал, а возможно, даже больше, потому что ты читал архивы гораздо внимательнее меня. Так вот, ты можешь назвать хоть одну причину, почему это заинтересовало кого-то еще?
– Кого-то еще? У тебя есть какие-нибудь мысли?
– Абсолютно никаких. Но, в конце концов, меня знают в Управлении
[36], меня знают в вашей конторе, меня знают в других несуществующих ведомствах, прячущихся за аббревиатурами, так что, возможно, в одном из них на меня завели новое дело.
– Быть может, это налоговая служба. Ты платишь налоги?
– Неизменно более чем щедро.
– Никаких алиментов, черных выплат, долгов, никаких разгневанных мужей, крупье, защитников окружающей среды, ничего по сделке о продаже участка?
– Не думаю. Я ничего не вижу.
– Ну, может быть, Управление или Министерство внутренней безопасности решили привлечь тебя в качестве консультанта по борьбе с терроризмом, специальность «снайперское искусство», и сейчас тебя скрытно проверяют, прежде чем сделать предложение, потому что если ты занимаешься чем-то нечистым, с тобой лучше не связываться.
– Возможно. Вот только последние несколько месяцев я лишь сидел на крыльце как истукан, затем вдруг сорвался в этот маленький крестовый поход, чтобы разузнать все о человеке, которого нет в живых с сорок второго года, – и внезапно где-то что-то зашевелилось…
– Никаких завязок с организованной преступностью?
– По крайней мере я ничего не знаю. Возможно, падение старого хрыча в глазах Бюро как-то связано с мафией, но честное слово, это же было больше восьмидесяти лет назад. Кому сейчас до этого какое дело?
– Ладно, – сказал Ник, – если ты по-прежнему думаешь о каком-то заговоре, мой опыт однозначно утверждает, что, если заговор, хотя бы потенциальный, действительно существует, в большинстве случаев причина этого одна: не информация, не месть, не справедливость, не гнев, а только деньги. Доллары.
– Очень дельное замечание, и я согласен, что мотив прибыли объясняет практически все.
– Итак… где забытые сокровища? Под крестиком на том детском плане, что нарисовал твой дед? Где клад? У тебя появилась надежда найти пропавшие миллионы Джона Диллинджера? Малыш Нельсон украл картину одного из старых мастеров? Кто-нибудь из ребят крал бриллианты, акции компании, которая впоследствии стала «Ксероксом»? Сделки о продаже земли, карты золотых приисков?
Это был тупиковый вопрос.
– Не ходившая в обращении тысяча, найденная в сейфе. Быть может, кто-то думает, что таких бумажек много, хотя я не могу в это поверить, поскольку в те дни суммы были гораздо меньше. На всех своих ограблениях Диллинджер украл около ста пятидесяти тысяч, а Малыш тут здорово от него отстал. Так что даже если под крестиком на плане спрятаны сто пятьдесят «кусков», по нынешним меркам это немного.
